Алисия верила в способность Мамен распутать узлы, снять оковы, мешавшие ей пошевелить руками и распрямиться. И дело было не только в блестящих титулах и дипломах, полученных Мамен в Милане и Бостоне, а в том, что она с давних времен знала об Алисии абсолютно все. Да что тут говорить, сколько пива выпили они вместе в симпатичной и уютной квартирке Мамен, где повсюду стояли умопомрачительные авангардистские пепельницы! Туда всегда можно было забросить на вечер Роситу, если Пабло вел жену в кино или китайский ресторан. Несмотря на десять лет разницы, Мамен лучше других понимала ее метания, неумение найти равновесие между любовью к Пабло и нелюбовью к нему. Мамен понимала, что именно Росита проложила то русло, куда следовало направлять супружеские чувства. Прожив долгие тридцать девять лет, Мамен превратилась в зрелую женщину и отлично знала, чего хочет; она обладала острым чутьем, и оно в нужный миг подсказало ей, что и случайное замужество, и всякие глупые условности надо принести в жертву деловой карьере. И вот теперь Мамен считалась одним из самых знающих и модных психологов Севильи.
Алисия наблюдала, как ленивый свет, падающий из окна, пестрыми бликами играет на волосах подруги.
– Ты опять покрасилась.
– Ага. – Мамен тряхнула волосами, да так резко, что звякнули браслеты на запястьях. – На сей раз хной, потому что химия, как ты понимаешь, кошмарно портит волосы. Правда, приходится четыре часа ходить с замотанной головой.
В разговоре они никогда сразу не брали быка за фрога, беседа неспешно текла своим чередом – туда, куда вели ее случайные слова и фразы. Мамен с Алисией болтали о всякой ерунде, скажем, о вчерашнем фильме, осторожно скользя и стараясь не оступиться, пока наконец не упирались в то, что, вопреки их воле, существовало, от чего нельзя было отвернуться, – пока не подступали к мертвой Росите и мертвому Пабло, к Росите, лежащей в белом гробу, и к Алисии, склоненной над гробом и уже выплакавшей все слезы.
– Как ты?
– Я‑то? – Голос Алисии прозвучал тускло. – Все не могу в это поверить, Мамен.
– Прошло слишком мало времени, – В тоне Мамен звучала музыкальная нежность. – Что с тобой происходит?
– Не знаю. Днем, когда я чем‑то постоянно занята – работа, Эстебан, соседи, – я почти не вспоминаю об этом. И плачу теперь меньше… Правда, Мамен. А вот по ночам – совсем плохо.
– Кошмары?
– Да. – По спине Алисии пробежали булавки озноба. – Все те же сны. Два гроба, и в гробах – они. И тление. Тление…
– Хватит, довольно. – Мамен словно хотела побыстрее отогнать от нее эти картины. – То есть ты не заметила никаких улучшений?
– После гипноза, ты хочешь сказать? – Рука Алисии вспорхнула вверх, будто отгоняя дурной запах. – Нет, все как прежде. Я ведь тебе говорила, что не слишком верю в гипноз.
– То, что говорила ты, меня мало заботит. Врач здесь все‑таки я, а не ты… И я готова признать, что гипноз не панацея, но он вполне мог оказать положительное воздействие и хоть в какой‑то мере освободить тебя от наваждений.
– Как видишь, не освободил. Пять интенсивных сеансов – и ничего.
– Надеюсь, транквилизаторы ты принимаешь регулярно?
– Да.
– Ну и?..
– Да так… – Алисия состроила гримасу. – Я и в них перестала верить. Сплю чуть больше, вот и все.
Мамен записывала ответы Алисии в тетрадку.
– Я увеличу тебе дозу, – сказала она. – Добавь еще половинку таблетки. Знаю, что это звучит глупо, но ты должна постепенно привыкать к мысли, что впереди у тебя целая жизнь.