Лучшей иллюстрацией к сказанному является то, что происходит сегодня. Можно уже обоснованно говорить, что усилия так называемой "двадцатки" (равно как и "семерки") в незначительной степени оказывают влияние на положение дел в мировой экономике. И причина кроется в том числе и в том, что лидеры, собирающиеся для обсуждения фундаментальных проб лем, не могут обсуждать в полном объеме их истинные причины. Они не могут ответить, например, на вопрос о том, почему нельзя плодить некачественные ценные бумаги, если можно было мистифицировать мировое общественное мнение информацией о наличии в Ираке оружия массового уничтожения и на этой основе начинать широкомасштабную войну? Почему нельзя выдавать невозвратные кредиты, если в самой демократической стране мира можно использовать пытки и годами держать людей в заключении без суда? Обсуждать такие вопросы – значит говорить не столько об алчных банкирах, сколько о самих себе, о западной политической системе в целом, о драматическом снижении качества политики и о том, что крупнейший бизнес, в первую очередь финансовый, в последние десятилетия, слившись с политикой, очень существенно на нее влияет.
Потому и выходить из кризиса так тяжело и дорого, учитывая нежелание политиков осуществлять массовые, но оправданные и вполне заслуженные банкротства. Масштабы слишком велики. Социальные последствия будут слишком тяжелыми. Кроме того, если попытаться заставить бизнес заплатить за его безответственность и обман населения, то, будучи загнан в угол, он может начать задавать политическому истеблишменту неудобные вопросы. Например, кто подавал бизнесу пример цинизма и двуличия? Кто превратил мировую политику в международную торговлю принципами? Кто демонстрировал невменяемую самоуверенность? Кто не понял смысла окончания "холодной войны"? И так далее и тому подобное.
Поэтому решили платить и далеко с вопросами не заходить. И хотя благодаря вбросу в экономику огромных денег ситуация нормализовалась, все фундаментальные проблемы и пороки сохраняются. Болезнь, т. е. кризис системы стимулов и ограничений в экономической жизни, таким путем вылечить невозможно – можно только снять симптомы, да и то ненадолго. Инвесторы и все остальные участники мировой экономической игры чувствуют недосказанность, и доверие не появляется.
С другой стороны, и граждане, чья требовательность в конечном счете является единственной гарантией сохранения общего направления и уровня политики, к сожалению, проявляют все большее безразличие. Несмотря на бурную деятельность групп активистов, организующих в том числе и массовые гражданские акции протеста, в целом происходит заметное снижение политической активности общества. В результате опаснейший процесс углубления неадекватности политики и принципов управления экономикой реалиям нового века, увы, продолжается.
Добавлю еще одну исключительно важную позицию. В XX в. политические "козыри" свободы совпадали по своему вектору с аргументом наиболее успешного и творческого соблюдения нравственных норм и традиций. В свободных западных странах на массовом уровне были весьма прочные семьи, и институт семьи, несмотря ни на какие частные и общественные эксцессы, имел высокую репутацию в общественном мнении. Тоталитарной агрессивной несвободе противопоставлялась религия и светская культура высокого уровня, абсолютно ценившая человеческую жизнь, высоко ставившая ценность семейных отношений. Именно с такими идейными параметрами имели дело и подчас пытались без особого успеха полемизировать тоталитарные диктаторы. Именно такой пример, а отнюдь не победное шествие помпезной институционализации принципов весьма сомнительных эпатажных свобод, видели, как некую обобщенную картину свободного мира, страдавшие от диктатур народы.
Мне представляется, что важнейшей причиной кризиса мировой политики конца XX и начала нынешнего века является отход от фундаментальных гуманистических ценностей, содержащихся, например, во Всемирной декларации прав человека, значимость которых воспринималась как системообразующая большинством элит западных стран всю вторую половину ХХ в. и по преимуществу ставилась выше узкопонимаемых национальных интересов. Превышение меры циничности и лицемерия в политике, фактический отказ от принципов и ценностей европейской гуманистической цивилизации в политической практике – вот что сделало систему поддержания основ миропорядка слабой, беспомощной в предотвращении кризисных ситуаций и неэффективной в разрешении конфликтов.
Глава 4 Распад СССР и постсоветская трансформация: краткосрочные интересы против нравственных принципов
4.1. Постсоветский капитализм
Распад Советского Союза, который одни считают главной победой, а другие называют величайшей геополитической катастрофой второй половины ХХ в., действительно представляет собой событие исторического масштаба. Оно ознаменовало завершение глобального по своему характеру великого эксперимента – попытки на практике создать исторически устойчивую и способную к поступательному развитию модель экономического устройства общества, построенную на иных, нежели современный капитализм, принципах – c очень существенным ограничением персонифицированной частной собственности, отрицанием рынка как главного регулятора использования экономических ресурсов, директивным планированием как главным инструментом организации хозяйственной жизни.
Несмотря на то что не все (во всяком случае, в России) считают, что распад СССР был обусловлен несостоятельностью и неэффективностью советской экономической системы, факт остается фактом: вместе с Советским Союзом прекратила свое существование и построенная в нем хозяйственная система, которая сегодня представлена в мире лишь крошечными анклавами в самоизолировавшихся странах (например, на Кубе или в Северной Корее). Национальные экономики, сформировавшиеся в 1990-е годы на обломках СССР, конечно, несут определенный отпечаток советского прошлого, но в целом механизм их функционирования сегодня сильнее отличается от того, который имел место в СССР, нежели от аналогичных механизмов в странах, имеющих сходные экономические, природные и культурные условия, но никогда не экспериментировавших с социализмом советского типа.
То есть, конечно, механизмы, определяющие функционирование российской экономики, реально отличаются от аналогичных механизмов в экономиках сегодняшних США или Великобритании, но я не думаю, что они в меньшей степени заслуживают классификации их как "капиталистические", чем, например, соответствующие механизмы в Индонезии или Бразилии, или, скажем, в Италии или Японии до Второй мировой войны. Если страны бывшего СССР и следует выделять в какую-то отдельную группу в рамках мировой экономики, то в очень условном и ограниченном смысле.
Во всяком случае, что касается таких явлений, как гипертрофированная роль государственного бизнеса, системная коррупция, отсутствие реального разделения властей, профанация парламентаризма и некоторых других вещей, которые многие считают системообразующими в современной России, то здесь и Россия, и другие постсоветские общества вряд ли могут претендовать на "копирайт". К сожалению, добрая половина человечества, если не больше, живет со всеми этими явлениями, и, боюсь, в ближайшие десятилетия ситуация в мире в этом отношении вряд ли существенно изменится.
Ни политический авторитаризм, ни разрыв между формальными правовыми нормами и реальными законами деловой практики, ни правительственный контроль над наиболее важными (с точки зрения размеров и устойчивости возможностей извлечения доходов и прибыли) сферами предпринимательства не являются достаточным основанием, чтобы говорить об "уникальности" российской системы, о неприменимости к ней универсальных экономических законов.
И, добавлю, все экономические или общефилософские разговоры об "особом пути России", независимо от того, ведутся ли они со знаком "плюс" или же со знаком "минус", являются, на мой взгляд, результатом спекуляций и популизма, коренящихся либо в русском национализме, либо в националистическом, высокомерном неприятии России, либо в желании скрыть корыстные интересы [36] .
Что касается подробной характеристики российского капитализма, то я пытался, в меру своих сил, изложить ее в своих ранее опубликованных работах, например в книгах "Периферийный капитализм" и "Перспективы России". Анализируя особенности хозяйственной системы современной России, я пытался провести мысль о том, что здесь мы, безусловно, имеем дело с капитализмом со всеми его обязательными системообразующими характеристиками – такими как частная собственность и рыночная логика поведения хозяйствующих субъектов. Однако в нашем случае они поставлены в условия крайне неразвитого гражданского общества, слабости государственных институтов и зависимого положения страны в системе глобальной капиталистической экономики, что, естественно, накладывает на их функционирование глубокий отпечаток [37] . Тем не менее общая логика капиталистических отношений работает в России так же, как она работает и на всем остальном пространстве мирового хозяйства.