Говорили, что губернаторская дочка была красавицей… А впрочем, что ему до какой-то девицы?! Одна наука ему – сестра, любовница и жена!
* * *
Прием у губернатора на славу удался, даром, что провинция… Готвальд душой отдохнул и все не сводил глаз с черноглазой губернаторской дочки. Такой Дмитрий Михайлович мыслил себе Миру, индианку Кольцова, привезенную масоном откуда-то из Калькутты и спасенную им от неминуемой смерти.
– Анна Николаевна, – шепнул кто-то Готвальду на ухо. Дмитрий Михайлович невольно отвел глаза. Неужели его поведение было так откровенно до неприличия?!
– Дмитрий Михайлович! – губернаторская дочка направилась прямиком к оторопевшему Готвальду. – Позвольте мне с вами перекинуться парой фраз, – любезно улыбнулась она. – Ходят слухи, что вам удалось обнаружить какой-то сундук… Это правда, что и в наших краях побывали масоны?!
Готвальд развел руками, не зная, что и ответить.
– Значит, правда, – заключила красавица. Она невольно усмехнулась и возвела глаза к потолку, словно прикидывая что-то в уме. – И почему они не берут к себе женщин? Можно подумать, что тайное общество – это какой-нибудь мужской клуб!
– Да о чем это вы, Анна Николаевна? Полноте! – испугался Дмитрий Михайлович, невольно озираясь по сторонам.
– И вы туда же! – отмахнулась девица. – А я-то надеялась найти в вас понимание… Разве вы не знаете, что в Париже в ноябре этого года открылась Русская Высшая школа общественных наук? А я, между прочим, собираюсь во Францию!
– И что из того? – Готвальд сглотнул ком в горле. Черные глаза с поволокой смотрели на него очень внимательно. Дмитрий Михайлович старательно отводил свой взгляд в сторону, который упрямо скользил по полуобнаженным плечам девушки.
– А я думала, что вы знаете, – разочарованно протянула красавица. – Говорят, что многие тамошние преподаватели как русские, так и французы – масоны…
– И что же из этого следует? – Дмитрий Михайлович часто захлопал ресницами. – И вообще, откуда все эти слухи? Какие еще масоны? В наше-то время… Вы бредите! – Готвальд совсем позабыл о приличиях. Вот ему бы, действительно, следовало съездить в Париж со своими тетрадями!
– Умоляю вас, дайте мне что-нибудь прочесть из ваших тетрадей, – проговорила в ответ девица с таким видом, что Готвальд явственно понял, что отступать губернаторская дочка не собирается.
В ужасе Дмитрий Михайлович почувствовал, что его состояние становится близким к истерике.
– Я обязательно над этим подумаю, – пообещал этнограф и заторопился в гостиницу.
Когда он вновь взялся за дневники Кольцова, его руки дрожали.
* * *
Эту историю я начинаю писать с особенным трепетом, ибо в ней замешаны персоны весьма влиятельные и известные, имен которых лучше было бы всуе не упоминать. Но, как говорится, назвался груздем… И чего мне только в самый ответственный момент лезут в голову все эти пословицы и поговорки? Нет, я просто обязан описать инцидент, который случился со мною в Кале, накануне конгресса в Вероне! Его последствия имели огромное значение как для Императора и его фаворитки, так и для всего государства! И у вашего покорного слуги они оставили на сердце незаживающую рану…
Поздним пасмурным вечером я вернулся из своего греческого вояжа под покровом тайны и тьмы. Дождь лил как из ведра. Кучер бросился распрягать мои цуги. Я же опрометью юркнул под своды античного портика. В этот раз меня даже не сопровождал мой преданный японец Кинрю, которого я любил как родного брата. Он спас меня на своей родине от тюрьмы, покинул вместе со мной Японию и числил себя в России моим верным хранителем.
Не успел я шагнуть в гостиную, как мне на шею бросилась Мира.
– Яков! Ну, наконец-то, – простонала она. – А то мы уж и не чаяли увидеть тебя живым! Это нечестно – оставлять нас так надолго одних, в неведении, в страхе…
– Все хорошо, что хорошо заканчивается, – заметил немногословный Кинрю, откладывая в сторону скомканную газету.