Инойраздо смерти. Такое ужв Москве заведение,хуже, чем вПариже. На
улицуDmitrowkaтожезаходитьненужно,тамшалятхолопыгосподина
обер-камергера Стрешнева.Послушайтесьдоброгосовета:пока вы здесьне
освоились, обходите сторонойвседворцыи большие дома. Будет лучше, если
первый годвывообще не станете выходить запределы Немецкойслободы без
провожатых.Хотя, конечно, здесьотлично можнопропасть ис провожатыми,
особенно в ночное время. Ну, прощайте. -- Славный купец протянул на прощанье
руку.-- Вы честный человек, господин капитан. Оберегай васГосподь в этой
дикой стране.
x x x
Нет, не уберег Господь.
Два часа спустя капитан фон Дорн, бледный, с трясущимися от бессильного
гневагубамивыходилизворот Иноземского приказа без шпаги, под конвоем
угрюмых стрельцов в канареечного цвета кафтанах.
Капитан? Как бы не так -- всего лишьлейтенант, или, как тутговорили
на польский манер, porutschik.
Невероятно, но кондиции, подписанныев Амстердаме русскимпосланником
князем Тулуповым, оказались сплошным обманом!
Аначиналосьтакчинно,церемонно.Дежурныйчиновник(вбольших
железныхочках, нечистом кафтане, со смазаннымимаслом длиннымиволосами)
взял у иностранца бумагуспечатями, важнопокивали велелдожидаться в
канцелярии. Там на длинных скамьях сидели писцы, держали на коленях бумажные
свиткии быстро строчили перьями по плотной сероватойбумаге. Когда листок
кончался, лизали склянкусклеем,проводили языкомпо бумажной кромкеи
подклеивали следующий листок. Пахло, как иположено в казенном присутствии:
пылью, мышами, сургучом. Если б не явственный запахчеснока ипереваренной
капусты, нето пробивавшийся снизу,не то сочащийся изсамихстен, можно
было вообразить, будто это никакая не Московия, а магистратурав Амстердаме
или Любеке.
Ждать пришлось долго,как иподобает в приемной большого человека.В
концеконцов иноземногоофицера принял господин Теодор Лыков --приказной
podjatschi,тоестьпо-европейски, пожалуй, вице-министр. Именно он ведал
размещениемвновьприбывшихиностранцевиопределениемихнаслужбуи
довольствие.
Кабинетуегопревосходительства был нехорош-- бедный,сдрянной
мебелью, без портьер,из живописитолькомаленькая закопченная мадоннав
углу,нозато сам герр Лыков поначалу Корнелиусаочень впечатлил.Был он
величественный, снадутымищеками,аодетне хуже,чем князьТулупов:
парчовый кафтан спуговицами из неграненых рубинов;жесткий, вышезатылка
воротвесьзаткан жемчугом,а на суконной,отороченнойсоболем шапке --
сияющий алмазный аграф.
Сразу видно: человек сановный, огромного богатства.
Наподорожнуюсмотрел долго,морщась и начто-то качаяголовой.У
Корнелиуса на душе вдруг стало тревожно.