...
Для справки. Как следует из Концепции развития финансового сектора Республики Казахстан на 2007–2011 годы, "современное состояние фондового рынка Казахстана характеризуется неразвитостью рынка акций. Контрольные пакеты акций находятся в руках стратегических инвесторов, которые не заинтересованы в продаже акций миноритарным акционерам. Объем свободно обращающихся на рынке акций (free float) не превышает 1 %. Кроме того, более половины сделок с акциями, совершаемых на KASE, проходят в режиме прямых сделок. Около трети наименований акций официального списка недоступны на рынке. Среди них – ценные бумаги крупнейших компаний, которые являются ведущими в казахстанской экономике. Отраслевая структура оборота ценных бумаг не отвечает структуре официального списка Казахстанской фондовой биржи. Доля вторичного рынка акций в общем обороте фондовой биржи незначительна и продолжает снижаться. Главной проблемой является преобладание договорных сделок. Их доля в объемном и количественном выражении остается высокой".
Что же в этой ситуации оставалось делать мне? Сидеть и надувать щеки насчет того, что я большой начальник на рынке ценных бумаг, которого не существует? Нет, этого мне совсем не хотелось.
Желание работать на государственной службе в этой ситуации у меня атрофировалось. И я написал заявление об уходе – по собственному желанию.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 9
Из статьи Бориса Черкасского "Вторая жизнь в депозитарии" [8]
В 1993 году в России началась приватизация. Появилась необходимость организации хранения и учета ваучеров, и депозитарные услуги стали реально востребованы. Приватизацией занималось Госкомимущество, поэтому естественно, оно и начало заботиться о создании рынка акций, тогда как Центральный банк был занят рынком государственных облигаций. Можно сказать, что в депозитарной области появился в дополнение к Банку России второй на тот момент "центр власти". Это была другая ветка развития Учетной системы фондового рынка: ФКЦБ, акции и регистраторы в противовес Банку России, рынку ГКО и ММВБ.
ФКЦБ фактически унаследовала кадры и традиции Госкомимущества. Первым председателем этой комиссии в декабре 1994 года стал Анатолий Чубайс, которого затем быстро сменил Дмитрий Васильев. Так начиналось противостояние Центробанка и ФКЦБ, которое оказало большое влияние на развитие российского фондового рынка, и последствия которого мы ощущаем до сих пор.
В мае 1993 года прошли первые торги государственными облигациями, ГКО. Раз есть ценные бумаги – должен быть учет. Поэтому ММВБ стала выполнять функции депозитария. Депозитарное обслуживание ГКО, а впоследствии ГКО-ОФЗ – это совсем другая ветвь развития депозитарной деятельности. Учет гособлигаций до сих пор происходит совсем не так, как учет всех остальных ценных бумаг. И даже не вникая в вопрос, лучше он устроен или хуже, точно можно сказать, что разные учетные конструкции на разных рынках – это неправильно. То, что хорошо работало 10 лет назад, теперь начало тормозить рынок. Наверное, пора приходить к единому стандарту.
Рынок акций в России долгое время складывался как офшорный рынок иностранных инвесторов. И западные консультанты выстраивали наш рынок так, чтобы было удобно западным же фирмам. Трудно упрекнуть их за то, что они преследовали интересы своих стран. Беда ФКЦБ, на мой взгляд, состояла в том, что в Комиссии "излишне внимательно" слушали этих консультантов, среди которых иногда (видимо, случайно), попадались не самые бескорыстные люди.
Конкуренция за право определять структуру и правила работы российского фондового рынка была довольно упорной – в какой-то степени это была борьба национальной модели развития рынка и офшорной. "Закон о рынке ценных бумаг" стал компромиссом групп, каждая из которых пыталась написать его, исходя из своих убеждений и интересов. Такое смешение мнений и позиций в одном документе не могло не сказаться на качестве принятого закона.
Зародившееся в 1993 году противостояние ЦБ и ФКЦБ, то ослабевая, то увеличиваясь до планетарных масштабов, продолжалось много лет.
Особую остроту конфликт стал приобретать после того, как в апреле 1996 года был принят закон "О рынке ценных бумаг". ФКЦБ налилась силой и мощью и пошла в наступление. Вообще, конец 1996 и почти весь 1997 год прошел под знаменем этого противостояния. 97-й год на российском фондовом рынке представляется мне какой-то горловиной, куда со все возрастающей скоростью сходились разные потоки. Перемешавшись в этой узкой трубе и изрядно побурлив, к концу 97-го года поток притек к выходу из нее. После этого течение стало не в пример более плавным, и после основательной встряски в августе 1998 года поток почти стабилизировался. Начиналось застойно-стабилизационное время.
Итак, 1997 год. Весна. Война между ЦБ и ФКЦБ достигла апогея и одним из главных поводов для споров послужила почему-то тишайшая депозитарная деятельность. Причины этого для меня загадочны до сих пор. Арбитром пришлось стать самому А. Чубайсу, который, будучи по жизни отцом-учредителем ФКЦБ и, конечно, во многом продолжавшим ее поддерживать, был вынужден по целому ряду позиций встать на сторону Банка России. ФКЦБ была явно не права.
Так появился "Протокол согласования разногласий по вопросам регулирования рынка ценных бумаг от 29 мая 1997 года", подписанный председателем ФКЦБ Дмитрием Васильевым, заместителем министра финансов Олегом Вьюгиным и первым заместителем председателя Банка России Сергеем Алексашенко. Этот судьбоносный протокол был утвержден первым заместителем председателя Правительства РФ Анатолием Чубайсом!
Для того чтобы осознать значение этого документа, вспомним ситуацию, сложившуюся к весне 1997 года. В депозитарной области осенью 1996 года ФКЦБ приняла знаменитое постановление № 20 "Об утверждении Временного положения о депозитарной деятельности на рынке ценных бумаг Российской Федерации и порядке ее лицензирования". С депозитариями-хранителями, депозитариями-попечителями и прочими неслыханными "ужасами". У абсолютного большинства участников рынка оно вызвало резкое отторжение и породило волну упреков в адрес ФКЦБ.
Кто-то из депозитариев смирился с неизбежностью – против силы не попрешь, но многие взбунтовались. Разумеется, Банк России не мог остаться в стороне и возглавил движение "диссидентов", тем более что в ЦБ к тому времени уже был принят свой документ по депозитарному учету. Области регулирования у документов напрямую не пересекались, но, по существу, они были антагонистичны.
К весне 1997 года после полугода конфликтов по поводу 20-го постановления, кажется, даже в ФКЦБ поняли, что перегнули палку, и что так нельзя. И ведь так действительно нельзя. Даже если закон или любой другой нормативный документ пишется с самыми лучшими намерениями, авторы его обязаны учитывать сложившиеся реалии и следовать принципу "не навреди". Хотелось бы, чтобы этот урок был хорошо усвоен.
Вред от 20-го постановления не исчерпывался тем, что в течение почти года участники рынка вместо нормальной работы вынуждены были как-то к нему приспосабливаться, а также много времени уделять организации сопротивления. Это постановление не только предъявляло требования к одному депозитарию, но и описывало конструкцию учетной системы фондового рынка в целом. Предложенная модель оказалась неприемлемой и была отвергнута.
Но, к сожалению, с водой был выплеснут и ребенок. Новое постановление (№ 36) регламентировало только работу отдельного депозитария. Связи между депозитариями затрагивались вскользь. То есть отторжение неправильной конструкции оказалось настолько сильным, что участники процесса решили оставить все как есть и подождать с описанием архитектуры учетной системы до тех пор, пока не улягутся страсти и не будет достигнуто общее понимание необходимости регламентации структуры Учетной системы.
К сожалению, этого не случилось до сих пор, и немалая вина за то, что у нас до сих пор нет Центрального депозитария, лежит на ФКЦБ и ее Постановлении № 20, которое породило столь сильную "аллергию" на "наведение порядка".
10. ДОЙЧЕ БАНК СЕКЬЮРИТИЗ
Итак, я написал заявление об увольнении из Комиссии по ценным бумагам по собственному желанию.
Но, как уже сказано, писал я такие заявления и прежде. Однако ни разу эта ситуация не была доведена до конца. Меня обычно начинали уговаривать, чтоб я не уходил, апеллировали к соображениям производственной необходимости и прочего в том же роде – ведь всякому известно, что когда уходит человек, выполнявший реальный объем работ и имевший реальную квалификацию, то найти нового вменяемого работника на его место нелегко. Сам я тоже имею склонность принимать во внимание интересы дела. Так что ситуация с моим уходом/неуходом повторялась несколько раз, но до логического завершения – то есть собственно увольнения – ни разу не дошла. И меня это стало уже в известной степени раздражать: ведь не для смеху я писал эти заявления, а каждый раз имел и реальное желание уйти, и основательные причины этого желать. Исходя из изложенных резонов, на этот раз я принял меры к тому, чтобы предотвратить подобный ход событий.
А именно. На следующий день после подачи заявления об увольнении я собрал пресс-конференцию, на которой заявил журналистскому сообществу, что ухожу. Причем не просто из Национальной комиссии по ценным бумагам, но с государственной службы вообще. И никогда больше на нее не вернусь. По ходу дела я немного погорячился: сказал фразу, о которой потом пришлось пожалеть. Журналисты спросили:
– А если президент предложит вам другую должность?
– Да не существует на государственной службе таких должностей, на которые я бы хотел и мог согласиться! – отвечал я им в сердцах.
Кто бы знал, чем эта фраза обернется!