— Убирайте аппаратуру! Мы трогаемся. Майор О'Брайен, будьте так добры... — он неожиданно оборвал свою реплику, так как в этот момент в помещение опрометью ворвался Генри, глаза которого были широко раскрыты от ужаса.
— Черт возьми, Генри! В чем дело?
— Он умер, полковник... Он лежит там мертвый... я имею ввиду доктора Молине.
— Умер!? Доктор Молине умер? Вы уверены в этом, Генри? Может, он крепко спит? Вы пробовали его разбудить?
Генри кивнул, его всего трясло. Он жестом показал на окно.
— Он холоден, как лед на этой реке...
Он посторонился, так как О'Брайен стремительно бросился к выходу.
— Наверное, сердце, сэр, — добавил Генри. — Похоже, что он умер тихо, во сне.
Клэрмонт поднялся и зашагал взад-вперед по узкому пространству купе.
— О боже ты мой! Какой ужас!
— В самом расцвете сил... — скривился отец Пибоди и погрузился в безмолвную молитву.
Вошел О'Брайен: лицо его было серьезным и озабоченным. Перехватив вопросительный взгляд Клэрмонта, он утвердительно кивнул.
— Мне тоже кажется, что он умер, сэр! Похоже на сердечный приступ.
Судя по его лицу, он даже не успел понять, что умирает.
— Можно мне взглянуть? — внезапно спросил Дикин.
Все взоры мгновенно устремились на него. Взгляд полковника Клэрмонта был полон холодной враждебности.
— На кой черт вам это понадобилось?
— Чтобы установить точную причину смерти, — безразлично проговорил Дикин. — Вы же знаете, что я был врачом.
— Вы получили квалификацию врача?
— Да, но меня лишили этого звания.
— Иначе и быть не могло...
— Но не из-за моей некомпетентности, а скажем, за другие провинности.
Но ведь врач — всегда врач.
— Возможно... — Клэрмонт привык смотреть на вещи реально, чтобы не признать справедливости последнего замечания, каковы бы ни были его личные чувства по отношению к этому человеку. — В конце концов, почему бы и не разрешить. Проводите его, Генри!
Когда Дикин и Генри покинули купе, там воцарилось молчание и даже появление Генри с порцией свежего кофе, не нарушило его.
— Ну что? Сердце? — осведомился Клэрмонт, когда Дикин вернулся.
— Пожалуй, это можно назвать сердечным приступом или чем-то вроде этого, — он взглянул на Пирса. — Нам повезло, что с нами едет представитель закона...
— Что вы хотите этим сказать? — губернатор Фэрчайлд был гораздо более обеспокоенным, чем накануне вечером.
— Кто-то оглушил Молине, вынул из его ящичка с хирургическими инструментами зонд, ввел его в грудную клетку и пронзил сердце. Смерть наступила мгновенно, — Дикин обвел присутствующих небрежным взглядом. — Я бы сказал, что это мог сделать человек знакомый с медициной или, по крайней мере, с анатомией. Кто-нибудь из вас знает анатомию?
Резкость, с которой ему ответил Клэрмонт, была вполне объяснима:
— Что за чушь вы тут несете, Дикин?
— Я утверждаю, что его ударили по голове чем-то тяжелым, скажем, рукояткой пистолета. У него рассечена кожа над левым ухом. Но смерть наступила прежде, чем образовался синяк. Под самыми ребрами крошечный багровый укол. Сходите и убедитесь сами!
— Но ведь это нелепо! Кому это могло понадобиться? — тем не менее в голосе полковника прозвучали тревожные нотки.
— Действительно, кому? Вероятно, он сам себя проткнул насквозь, потом вытер зонд и вложил его обратно в ящичек... Так что никто здесь не виноват. Просто глупая шутка со стороны доктора Молине...
— Едва ли уместно...
— В вашем поезде совершенно убийство, полковник! Почему бы вам не сходить и не проверить все на месте?
После минутного колебания Клэрмонт решительно направился во второй вагон и все двинулись за ним. Дикин остался наедине с Марикой, которая смотрела на него с каким-то странным выражением лица.