Купил билет и ходу на второй этаж, где основная экспозиция.
Среди пыльных чучел сонные старушки-хранительницы бродили. Эти, кроме того что экспонаты трогать «не-зззя», ничего не знали. Но пошушукались между собой и в кабинет к научным сотрудникам отправили.
Кабинет — это, конечно, сказано было громко. Но имелось помещение. Имелось. Три на три. И даже научные сотрудники еще на месте оказались. И по птицам сотрудник. Вернее, сотрудница. Веснушчатый рыжик с очками на пол-лица. Молоденький такой сотрудник. Орнитолог, если по-умному. Уже домой собиралась. Но я в намаз руки сложил и глаза в давно не беленный потолок умоляюще закатил. Она покраснела, сделалась еще более рыжей, смущенно очки свои поправила и согласилась уважить.
Я перстень достал и под нос ей сунул.
— Ворон? — спрашиваю, стараясь пивом в сторону сифонить. — Или грач?
Она резкость навела, руку мою к свету повернула и отвечает:
— Нет, ну что вы, не ворон это и не грач. Клюв вон какой прямой и светлый. Это не грач и уж точно не ворон.
Я присмотрелся. Точно — вся птичья голова черная, а вытянутый клюв из более светлого металла сделан.
— И что же это тогда за птица такая? — заглядываю ей в иллюминаторы очков.
— Скорее всего, турдус, — отвечает она, вполне так уверенно, надо сказать, отвечает.
— Турдус? — переспрашиваю.
— По латыни — турдус, а так — дрозд.
— Ага. Стало быть, дрозд.
— Ну, на сто процентов не берусь утверждать, поскольку птица изображена не полностью, но склоняюсь к тому, что всё же это дрозд. И, скорее всего, черный.
— Это я вижу, что черный.
— Я имею в виду, что это турдус мерула. Черный дрозд. Вид такой. Семейство — птицы древесные, род — дрозды, вид — дрозд черный. А вообще-то у дроздов много видов. У нас, к примеру, встречаются белозобый, ржавокрылый, дрозд Наумана, турдус сибирикус, сибирский то есть. Много еще всяких. Но это, похоже, черный изображен. Видите, на грудке светлые пятнышки. У черного так.
Я присмотрелся. Действительно были какие-то точки.
— А может быть, это просто сколы? — предположил. — Или брак? Воздушные пузырьки.
— Может. — Она повела худенькими своими плечами. — Но всё равно, это — дрозд. Если даже и не черный.
— Ну и ладненько, — принял я ее вывод на веру и к сведению. — Дрозд так дрозд. Дрозд — птица полезная. Что ж, мы не понимаем, что ли. Она же поет.
— Да, — согласилась рыжая, — дрозды любят петь. Правда, делают это не так шикарно, как соловьи. Но всё же.
— Дрозда дают, — усмехнулся я. — Но зато от души.
— Это верно, песни у них очень выразительные, похожи на свист флейты, — сказала девушка и даже продемонстрировала, насвистев: — Фю-фю фю-фю фи-фу.
— Здорово! — восхитился я.
— Они каждое слово повторяют три раза, — продолжила она. — И порой у них выходят даже целые фразы, похожие на человеческую речь. Вроде «фи-липп, фи-липп, фи-липп, при-ди, при-ди, при-ди, чай-пить, чай-пить, чай-пить».
— Ага, — согласился я, — как будто Пугачева Киркорова на ужин зовет.
— Надо сказать, что певчие дрозды вообще прекрасно имитируют отдельные звуки и фрагменты из песен множества других птиц.
— Как и Филя, — ухмыльнулся я.
— Зви-и-зда, — сморщила она носик, зарделась, поправила нервно очки и подвела черту: — Ну, вот так вот, собственно, вкратце.
— Спасибо, огромное просто спасибо, — горячо поблагодарил я и спросил: — Вас проводить?
— Что? — не поняла она.
— Рабочий день закончился. Вы, наверное, домой. Готов проводить.
Она покраснела пуще прежнего. Так только рыжие краснеть умеют. И замотала головой:
— Нет-нет, спасибо, за мной заедут.
— Жених?
Она ничего не ответила. Но я и так всё понял. Жаль. Свое мороженое она честно заработала.
И я, получив абсолютно ненужную мне информацию и от ворот поворот вдобавок, откланялся.