Для личного обогащения?
Впоследствии, при аресте, когда был произведен тщательный обыск с целью «конфискации незаконно захваченного богатства», оказалось, что богатство это сводится к двум костюмам, четырем сорочкам и полудюжине чулок (не считая нескольких платьев жены).
Нет, собственная персона во всех ее аспектах меньше всего занимала революционера Филиппа Буонарроти в эти сверхнасыщенные событиями месяцы. Свою неограниченную власть он употреблял только на то, чтобы проводить в жизнь теоретически отработанную, предельно ясную для него программу.
Он помнил слова Сен-Жюста: «Бедняки — это соль земли».
И эти слова он как бы сделал лозунгом всей своей деятельности в Онелье.
Он защищал угнетенных против угнетателей, поддерживал слабых против сильных, преследовал роялистов-эмигрантов, а также тайных врагов Республики, устраивал беженцев из итальянских монархий, заботился о снабжении городов продуктами, следил за качеством выпекаемого хлеба.
Его жизнь протекала в непрерывных разъездах. Он трудился неустанно, не зная отдыха ни днем, ни ночью, словно раб, прикованный к своей тачке.
Ему казалось: еще немного, совсем немного — и яркий свет новой жизни озарит Францию и Европу.
Точно так же казалось и его учителю, Максимилиану Робеспьеру, когда он в жерминале, прериале и мессидоре II года [26] , разделавшись с эбертистами и дантонистами, отправлял на гильотину новые и новые партии своих жертв.
Эти жертвы, полагал Неподкупный, будут последними жертвами.
Но вскоре жертвой (и далеко не последней) оказался он сам. За мессидором последовал термидор, и 9 термидора II года [27] Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон и их соратники в Париже отправились на гильотину в свою очередь.
Термидорианский переворот покончил с Революционным правительством и властью якобинцев.
Конечно же для Буонарроти то был страшный, сокрушительный удар. Он никак не мог осмыслить того, что произошло. Но, верный своим идеям и понимая, что термидорианская реакция, вспыхнувшая в столице, до периферии дойдет не сразу, он по-прежнему трудился, делая вид, будто ничего чрезвычайного не случилось и якобинская революция продолжает шествовать по земле. Более полугода пламенный сторонник идей Неподкупного вопреки всему продолжал воплощать эти идеи в жизнь. Именно в это время он затеял нашумевшее дело местного аристократа маркиза Палестрино, отхватив у него изрядную часть родовых земель в пользу крестьян, а затем, в ответ на жалобу потерпевшего, написав ему резкое письмо в якобинском стиле. Маркиз понял, что пожаловался не туда, куда следовало, и обратился непосредственно к новым термидорианским властям. Французский консул в Генуе радостно ухватился за представившийся случай. Он отправил заявление в Париж, утверждая, что так называемый Генеральный комиссар превышает свои полномочия, сеет вражду среди населения дружественной Франции страны и действует в духе «казненных тиранов».
Правительство термидорианцев опомнилось: как же могли они проглядеть, что еще остался и действует один из главных выкормышей тирана Робеспьера!
К этому времени в Италии уже не было народных представителей, которые могли бы заступиться за Филиппа: Робеспьер-младший погиб вместе с братом, а Кристоф Саличетти, верный своей натуре, предпочел уйти в тень, чтобы снова появиться на виду в более подходящее время.
15 вантоза III года [28] по приказу Комитета общей безопасности Филипп Буонарроти был арестован, а должность, занимаемая им, упразднена. В его бумагах, тщательно просмотренных, не нашли ничего одиозного. Тем не менее его под конвоем отправили в Париж. Он приготовил обширную оправдательную записку, рассчитывая выступить перед новым Комитетом общественного спасения. Но кого интересовали его оправдания? Кому они теперь были нужны? С ним не стали разговаривать, а просто бросили в одну из парижских тюрем наиболее строгого режима — в тюрьму Плесси.