Небо — огромная чернильная клякса, звезды — крошечные маячки… теплое дыхание моторов… У Шторми всякий раз захватывало дух от этой красоты — ничуть не меньше, чем в первом ее ночном рейсе. О, этот очарованный край! Тайная земля в поднебесье, страна волшебных дворцов, увидеть которые не дано никому, кроме летчика!
Прямо по курсу высилась стена тумана, и Шторми бросила прощальный взгляд на звезды, прежде чем снова нырнуть под облачный покров. Ночные облака, пропеллеры и крылья, моторы и приборы, указатели курса и высотомеры, и вся девственно-чистая арена поднебесья, на которой всякий раз это чудесное действо разыгрывается вновь и вновь…
О, как она все это любила!
С самого своего щенячьего детства Хорьчиха Дженина стремилась в небо. Спрятавшись в высокой траве невдалеке от дома на Крутой речке в Айдахо, где она провела детские годы, маленькая Дженина ложилась на спину и, прижавшись к прохладной земле, терялась в проплывающих высоко вверху облаках. Иногда ей начинало казаться, что она летает среди пушистых тучек.
По вечерам, засыпая в гамаке, она грезила о полетах, о поросших травою склонах, по которым она сбегает вниз и мчится все быстрей и быстрей, а потом отрывается от земли и, растопырив все четыре лапы, взмывает к небу.
Какое прекрасное то было чувство, когда душа ее растворялась в поднебесье! И сны ее были полны сладкой памятью о том, до чего же это здорово — избавиться от веса, тянущего к земле, и от неуклюжего щенячьего тела!
То были волшебные сны — ибо волшебство таится во всяком нашем страстном желании. Дух, стремящийся к полету столь безудержно, милостью ангелов непременно отыщет способ, как подняться в эту очарованную синь и остаться там навсегда.
Родители ее были художниками: Хорьчиха Глинда — мастерицей гончарного дела, а Хорек Денвер — живописцем. Правда, в те времена никто еще не слыхал о них за пределами маленького городка на Крутой речке.
Дом, в котором выросла Шторми, был настоящей галереей: детство ее прошло среди мольбертов, холстов и красок, глины и глазури, среди декоративных горшков и ваз, только что вышедших из маминой печи для обжига.
Но в комнате Дженины безраздельно царило небо. Она десятками мастерила крошечные модельки хоречьих самолетов — бипланов и гидропланов, планеров и вертолетов, грузовых, учебных и гоночных машин — и подвешивала их на ниточках к потолку или ставила на полки рядом с книжками, в которых рассказывалось так много интересного о полетах и летчиках
Временами мама и папа просовывали в дверь носы, испачканные краской или глиной, и умиленно улыбались своей сереброшерстой дочурке, обнаружив, что в полку моделек прибыло. Они помогли ей выкрасить потолок и стены — и те стали светло-голубыми, как небо в полдень, с белыми пышными тучками, — и подвесили к потолку звезды-лампочки, зажигавшиеся по ночам.
— Милая Дженина, — бывало, спрашивали они ее с восхищением, — скажи, ты и вправду хочешь
И в тот же момент произошло еще кое-что — хотя этого Шторми уже не заметила. Вынырнув из тумана, к самолету приблизились три малюсеньких вертолетика с воздушными эльфами — Шустриком, Ловкачом и Бакстером. Последний подлетел к ветровому стеклу почти вплотную — так близко, как только осмелился. Ему ужасно хотелось взглянуть на летчицу, которая в один прекрасный день изменит судьбу его внучки.
Шторми этого не знала. Не знала она и того, что далеко-далеко от нее по той же трассе мчится на север одинокий реактивный самолет, капитану которого на сей раз пришлось лететь гораздо ниже обычного из-за неполадок в системе герметизации. Будь на борту Хорек Стилтон, капитан Строуб немедленно вернулся бы в порт отбытия, но в эту ночь он летел один.
И, незримо для обоих пилотов, некто под кодовым именем Гусиный Клюв и целая команда воздушных эльфов дергали за хвост энергию земли, дабы сварганить целых две бури на одной трассе.
— Шторми, привет! — сказал Бакстер, соприкоснувшись мыслью с ее сознанием. — Ты должна отказаться от своих планов. Это очень важно. Всем нам необходимо, чтобы ты приземлилась…
— О-го… — Шторми заметила сигнал об отключении автопилота. Она перевела рычаг в положение «выкл.», затем — снова на отметку «вкл.», подождала секундочку и нажала кнопку «Стабилизация курса». Но, вместо того чтобы принять на себя управление полетом, автопилот только дернул рукоять штурвала вправо и снова отключился.
Хорьчиха Шторми вздохнула и взялась за штурвал сама. Следя за высотой и курсом, она собственными лапами повела машину над Портлендом. Стекла кабины словно закрасили черной краской, одинокая летчица повисла между небом и землей в крошечной кабине, где отличать верх от низа, а правую сторону — от левой теперь можно было лишь по приборам на панели, залитой тускло-красным светом.