Гордость. Их поганая гордость с негнущейся шеей. Сколько хороших людей погубила гордыня! Она в доме, сидит наверху, думает, будто на нее крыша рухнула. Не знает, что не только крыша и труба, а само чертово небо рухнуло на нее, и настал тот гнусный момент, когда придется рассказать ей об этом. Что случилось?
– Он лежал на спине на земле, и около пятисот фунтов металлолома свалилось на него с высоты десять футов. Думаю, на голову и на грудь. Я не видел его, а может, и не узнал бы, если увидел.
– Господи Иисусе, вы не стесняетесь в выражениях!
– А вам этого хочется?
– По-моему, вы меня уже хорошо поняли, могли бы не спрашивать. Это пытаются выдать за несчастный случай?
– За самоубийство. Предположительно он пропустил проволоку в стопор храповика, лег и дернул. Когда вчера утром его обнаружили, проволока еще была прицеплена к стопору и намотана у него на руке.
Внезапно на моем запястье сомкнулись сильные загорелые пальцы.
– О Боже милостивый! Он получил записку, которую она ему оставила?
– Нет.
Я услышал глубокий вздох.
– Это могло его доконать. Только это могло толкнуть его на самоубийство. По-моему, я достаточно хорошо его знаю. Я знаю, как много значила Джан для несчастного здоровенного славного парня.
– Даже это его не толкнуло бы, Конни. По крайней мере, не на такой способ. Его убили. Но нам придется скушать легенду о самоубийстве. Нам всем. Мы должны вести себя так, словно верим.
– Зачем?
– Как вы думаете?
– Я думаю, ни к чему пользоваться любительским талантом, если можно нанять профессионалов.
– На этот счет можете не беспокоиться, миссис.
– Обсудим после того, как сообщим прискорбные известия. – Она снова резко нагнулась к машине:
– Эй, девушка! Вы дрожите? Скулите, сопите и так далее?
– Позаботьтесь о себе, леди.
Конни выпрямилась, запрокинула голову, и послышался отрывистый невеселый смешок.
– Похоже, вы оба что надо. – Она сдвинула вперед мое сиденье, пробралась на заднее, шурша брошенной на пол оберточной бумагой. – Поехали, Макги. Свет на воротах выключается в доме.
Я не был готов ни к тому, что пришлось ехать полмили, ни к виду дома, огромного, длинного, низкого, с эффектными линиями крыши, напоминающими об отелях типа “Холидей”, построенных Фрэнком Ллойдом Райтом [14] . Конни посоветовала оставить машину за углом.
– Я попрошу своих помощников позаботиться о машине и загнать ее в гараж. Вам одну спальню или две?
– Две, пожалуйста, – попросила Пусс.
– Хорошо, что топочущее стадо угомонилось. Трое ребятишек Джан и двое моих. – Она взглянула на звезды, мы расправили плечи и пошли обрушивать на Джанин небо, навсегда менять ее мир и душу.
***
В половине второго ночи Пусс, зевая, медленно вышла в большую гостиную. Мы с Конни давно сидели в темных кожаных креслах перед толстым сосновым поленом, которое слабо потрескивало в огромном камине из белого ракушечника. Наговорились мы достаточно.
– По-моему, до позднего утра с ней все будет в порядке, – объявила Пусс.
– Мария на всякий случай посидит рядом.
– Она там, Конни. Если Джан проснется, Мария нас разбудит. Только вряд ли.
Пусс направилась к небольшому бару в углу, бросила в невысокий широкий стакан два кубика льда, плеснула бренди, подошла, пододвинула ближе ко мне скамеечку и села, прислонившись головой к моему колену. Зевнула еще раз и продолжала:
– Все старалась быть чертовски храброй. Не хотела разрядиться, никак не хотела, а потом все-таки поплакала. И это самое лучшее. Вы уже всех обзвонили, Конни?
– Дозвонилась шерифу, сказала, что она знает, что она спит, что я перезвоню утром, сообщу о ее дальнейших планах. Дозвонилась до ее родных, успокоила. Завтра она им сама позвонит. И надо сказать мальчикам.