А они постоянно скрывались от полиции, жили в безлюдных местах. Девушка-то и людей нормальных не видела. А ведь я о ней совсем ничего не знаю. Только то, что она немного не в себе. Неудивительно, она настоящая дикарка».
– Сколько тебе лет? – спросил Сойер.
– Двадцать пять. А тебе?Cuantos anos tienes?
Он догадался, что она спрашивает о его возрасте.
– Не знаю.
– Ты не помнишь? – Он сел.
– Я... Странно. Какие-то вещи я помню, а какие-то нет. – Сойер замолчал.
«Может, он по-прежнему не хочет говорить об этом?» – подумала Сафиро с легкой обидой: она-то была с ним откровенна.
– Если не хочешь, можешь не говорить, Сойер.
Да, он действительно не хотел говорить, ужасно не хотел и уже собрался ответить резкостью, но сдержался.
– Знаешь, мне очень понятно все, что ты сейчас рассказывала про маленькие города. Наверное, я часто бывал в них. И не только после того, как потерял память. Я помню... как маленьким мальчиком заходил в магазин. Помню, как запускал руку в банку с конфетами – такую, как ты описывала. Однажды я ухватил огромную карамель – размером чуть ли не с мой кулак – и почти две недели сосал ее, пока она наконец не сделалась маленькой и я смог запихнуть ее в рот целиком и разгрызть. Еще я помню лошадь, только не помню чью. Это была очень необычная лошадь – белая, а в гриве и хвосте черные пряди. И еще на задней ноге у нее была черная полоса. Наверное, я запомнил эту лошадь из-за ее странных отметин.
– В самом деле, необычно. Я таких ни разу не видела. А еще что-нибудь помнишь?
– Много разных вещей, но ничего такого, что могло бы мне сказать, кто я и откуда. – Сойер сдвинул брови. – Например, я помню, как спал, прижимая к себе щенка. Эта маленькая собачка была невероятно уродлива, но как она выглядела, я не могу вспомнить. Знаю только, что она была страшной и звали ее Красотка. Еще я помню, как сделал ей ошейник из старых поводьев. Я сделал его свободным – на вырост, связал вместе кожаные полоски. И Красотка носила этот ошейник, как будто понимала, что в нем она действительно выглядит красоткой. Я помню такие незначительные вещи, но не могу вспомнить, сколько мне лет.
Сафиро жалела молодого человека. Она протянула руку и похлопала Сойера по ноге.
– На вид тебе около тридцати. Может быть, тридцать один или тридцать два, – предположила она.
– Такой старый?
– Моим старикам намного больше, – откликнулась она. Сойер без труда прочел мысли девушки и улыбнулся.
Ей нравится его трогать!
– Один из городков, в котором ты была, назывался Уистл-Каньон?
Он взял с постели железную коробочку, куда Сафиро сложила женские портреты.
– Нет, в Уистл-Каньоне я никогда не была. Наша банда грабила там банк. Целых три раза. Их так и не поймали. Когда-то эта коробка была набита деньгами.
– И что же банда делала с украденными деньгами? У тебя не было платьев, у вас не было дома. Вы только ели и кормили своих лошадей. Куда же девались деньги?
– Мы покупали только самое необходимое – продукты, добротную одежду, корм для лошадей. Остальное дедушка раздавал.
Сойер остолбенел:
– Раздавал? Тогда зачем было вообще красть так много денег?
– Чтобы дарить их беднякам. Мы встречали много бедных людей, Сойер, и знаешь, они помогали нам больше, чем богатые. Бедняки давали нам все, что нужно, а богатые обычно говорили, чтобы мы шли своей дорогой. Даже если мы просили всего лишь воды для лошадей.
Оказалось, люди из банды Кинтана были преступниками благородными.
– Как Робин Гуд, – сказал молодой человек.
– Робин Гуд? – Сафиро задумалась. Дед никогда не говорил о таком бандите. – Знаешь, мы никогда не встречали Робин Гуда.
«Она же не училась в школе!» – вспомнил Сойер.
– Вы и не могли с ним встретиться, Сафиро. Робин Гуд жил очень давно.