Видите ли, я так много читал о разных странах: Утопия, и затерявшаяся Атлантида, острова Балеста… И я все время мучился вопросом, не на них ли похож ваш Салем.
— Ну, ну, — с упреком в голосе произнес он. — Что же в моих скромных заметках заставило тебя провести подобное сравнение? Разве я где-то говорил, что Салем совершенен?
— Нет, — ответил я. — Но он мог бы быть таковым.
— Вот здесь ты попал как раз в точку, мальчик мой. Мог бы. Но не есть. А почему? Потому что законы должны существовать для народа, а не народ для законов. Другими словами, те, кто правит Салемом, — люди с самыми благими намерениями — не оставили в своих законах места для тех маленьких причуд, к которым склонен каждый человек. И если не приоткрыть крышку, сосуд взорвется. Но это страна огромных возможностей. Он помолчал немного, глядя на голую стену перед собой, как будто на ней увидел эту страну с ее неограниченными возможностями. Минуту-другую я не осмеливался отвлекать его, потом нервно спросил:
— Я хочу знать только одну вещь, мистер Горе, если вы сможете мне это объяснить. Земля там — она свободна? Может ли любой человек владеть ею и возделывать ее по-своему?
— Любой свободный человек — да.
— А что нужно, чтобы стать свободным?
— В общем можно сказать, что любой, кто самостоятелен, может владеть землей. В Салеме это также вопрос церковной принадлежности, чего я лично не одобряю. Но главное то, что земли там полно. Англия затерялась бы там. — О! — удивился я.
— Скажи юноша, зачем тебе знать о землях в Новом свете? Ты ведь будешь владеть всем здесь, в Маршалси, не так ли?
— О, это не для меня, — быстро проговорил я. — Я не приспособлен к этому. Я люблю читать о путешествиях и подвигах именно потому, что вряд ли мне когда-либо доведется владеть землей. Я все это расспрашиваю для Эли Мейкерса.
— И кто же это?
Итак, я расположился поудобнее и, забыв про поздний час, про недовольство отца в случае, если он обнаружит, что я утомляю гостя, рассказал ему все, что знаю об Эли Мейкерсе, о том, как он ненавидит открытую систему земледелия, как ненавидит свечи и алтарь в церкви, как тяжело работает и как хорошо мог бы возделывать землю, если бы имел свой собственный надел. Я увлекся и вздрогнул от неожиданности, внезапно услышав голос моего слушателя.
— Филипп — ведь так тебя зовут? Филипп Оленшоу, ты сказал мне, что я показал тебе невиданные дотоле земли, теперь позволь мне отплатить тебе тем же комплиментом. Ты нарисовал мне этого Эли Мейкерса, пахаря, делящего мир между двумя суровыми богами, — ветхозаветным Иеговой и матерью землей. И я не знаю человека, который мог бы сделать это лучше тебя. Может я ошибаюсь, но мне кажется, что твое будущее — это перо, мальчик мой.
Я улыбнулся довольно смущенно и поспешил перейти к другому интересовавшему меня вопросу.
— Кто эти люди, которые будут жить в доме Мэдж? — Это пожилой человек, который всю жизнь работал на благо своих соотечественников. Но он опередил свое время и наталкивался только на критику и вражду, что ожесточило его характер. Женился он слишком поздно на молоденькой девушке, которая вызвала его сострадание. Она воспользовалась его добротой, а потом оставила его с малюткой-дочерью на руках. Горе помутило его рассудок, и он отдалился от людей. В Лондоне, в настоящее время он больше не может чувствовать себя в безопасности. Твой отец был настолько добр, что предложил ему укрыться здесь. В моменты просветления он бывает очень приятным собеседником. Надеюсь, что ты отнесешься к нему доброжелательно. Я хотел было сказать ему, что Маршалси не место для юной привлекательной девушки и престарелого слабого отца, но слова почему-то застряли у меня в горле. Не столько из сыновних чувств, сколько из участия к этому маленькому человеку, который был так восхищен поступком моего отца.