– Пятиклашек по ним учить будут, – она покосилась на него. – Ты, что ли, в школе ботанику не учил?
– Не помню.
– Ну, и враки! Как это не помнишь?! Не старик.
– Не, не помню.
– На тебя просто зла не хватает! – всерьез рассердилась она.
Из дебаркадера вышла Лида с тазом рыбы, покосилась в сторону дочери. Стала чистить рыбу и все косилась. Наконец постучала ножом по тазу. Саша обернулась. Мать быстро заговорила пальцами и лицом – языком глухонемых. Саша выслушала, упрямо дернула плечом и отвернулась.
– Чего она? – без интереса спросил Лузга.
– Не твое дело! – сердито бросила девочка.
На реке вдалеке застучал мотор. Саша прислушалась,
– Манков?
– Он, – сказал Лузга.
Крупная моторка с разгона вползла на песок. Милиционер Манков несколько секунд сидел неподвижно, по профессиональной привычке внимательно и последовательно оглядывая берег и вырубку с избами.
На дебаркадере появился начальник пристани Фадеичев в застиранном кителе и форменной фуражке. Начальственно поднял руку на шутливо отданную Манковым честь.
– Привет товарищу капитану рейда! – сказал Манков.
Фадеич, так его все звали, кивнул и скрылся.
Манков встал, ступил на берег и небрежным рывком втащил тяжелую лодку на землю. Он был необычайно силен, хотя и не больно высок ростом.
На звук мотора Копалыч загодя вышел из сарая и направился к Лузге. Тот встал. Оба напряженно смотрели на милиционера.
Наконец Манков впервые посмотрел в их сторону, внимательно оглядел, помедлил и кивнул. Лузга тут же лег, а Копалыч поспешил назад, к сараю.
Все это время Саша чрезмерно внимательно занималась гербарием и как бы не видела процедуры проверки ссыльных. Чужое унижение раздражало ее.
К лодке Манкова подошли бригадир Яков, другой старик, маленький, и черноглазая старуха. Маленькому Манков привез двуручную пилу, Якову обещанное не привез, а черноглазая получила от него три стекла для керосиновой лампы.
Манков достал из лодки потертый саквояж, забросил за спину автомат ППШ, а затем взял связанные шпагатом три деревянные резные рамки и пошел к пристани.
Саша искоса посмотрела на Лузгу.
– Копалыча зовут так, потому что в тайге копается, А почему тебя Лузгой зовут?
– Так я и есть Лузга.
– Ну, и врешь ты все! – опять рассердилась она. – Все ты помнишь, а не говоришь, потому что ты бессовестный! У нас просто так не сажают!
Лузга засмеялся, поднял камешек и кинул Саше на колени.
Она с нарочитой брезгливостью сбросила камешек.
* * *
Манков вошел в комнату Фадеича.
На реке Фадеич прослужил всю жизнь, бывал и капитаном буксира, а когда списали из плавсостава по здоровью, стали его понижать – главным образом из-за бестолковости и вздорности характера – и допонижали до этого дебаркадера. Дальше некуда. Жену он два года как схоронил, сыновья еще раньше разлетелись и жили где-то глухо, а больше у него никого не было. Вся жизнь и его и его близких была с ним – на стенах комнаты, точней, каюты. Он очень любил фотографироваться, а рамочки для фоток делал сам. Были на стенах и картинки из «Огонька» – тоже в рамах.
На столе стоял самовар трубой в форточку. Фадеич листал старый «Огонек». Манков протянул рамочки, Фадеич принял их с вожделением.
– Взял у фотографа, – сказал Манков. – Пошлешь ему пару балыков
– Фабричные! – Фадеич ласкал рамки пальцами. Манков достал из саквояжа газеты, бросил на кровать. Сел, устало откинулся к стене.
– Чем живет страна? – Фадеич покосился на газеты.
Манков угрюмо посмотрел на журнал. Там был портрет Берии.
– Позавчера кореша схоронил. Воевали вместе.
– Скончался от ран? – деловито спросил старик.
– Урки зарезали. В подъезде. С дежурства шел.