— Да, дед, ты ведь и премию заслужил, — спохватился Виктор Степанович. — Правда, у меня наших больше нет... — Достав пятидесятидолларовую купюру, он положил ее на тот же табурет. — Пойдет?
— Доллары? — спросил Панчуков. — Пойдет! Мне один хрен. Сейчас ведь эти тоже деньгами считаются...
— Сейчас да, — ответил задумчиво Виктор Степанович. — Ну, давай выпьем, что ли, за завершение какого ни на есть дела.
— А есть чего? — спросил Панчуков.
— Обязательно. — Виктор Степанович открыл кейс, стоявший возле его ног, и извлек оттуда запечатанную, литровую бутылку «Довгани».
— Мы сейчас с тобой по рюмочке, а потом уж ты сам... Мы-то поедем — работа! Нас люди ждут... Давай посуду.
Панчуков быстро достал из небольшой тумбочки рядом с низеньким расшатанным письменным столом стакан и железную кружку. Плеснул сначала в кружку — до половины, потом в стакан — на донышко.
Виктор Степанович остановил его, махнув рукой.
— Хорош, хорош. У меня рабочий день только начинается. Ну, давай, будь здоров!
Панчуков слегка стукнул кружкой о стакан подрядчика, выдохнул с сиплым хрипом из самой глубины своих прокуренных легких и залпом опрокинул водку. Дед почувствовал будто некий всполох внутри. А еще через мгновение уже больше ничего не видел и не слышал.
Виктор Степанович, выплеснув содержимое своего стакана на земляной пол, завинтил початую бутылку и вместе с «посудой» спрятал ее в кейс.
— Ну что, Степаныч, все в ажуре? — Вошедший в ангар Андрюха улыбался во весь рот, обнажая золотую фиксу.
— Чего лыбишься? Давайте в кабины.
— Серый, — крикнул Андрюха, обернувшись, — поехали, ексель-моксель!..
— Вовик, прибери тут. Старика — в угол куда-нибудь, чтобы не сразу в глаза бросался... Кружку его засунь подальше, к едрене фене. Пальцы не оставляй... Быстрее, — командовал Виктор Степанович. — Садись к Серому. Поедете за нами.
Через пять минут, поднявшись на невысокий холмик, к выезду из промзоны направлялась небольшая кавалькада — черный джип «Чероки» и следом за ним, негромко погромыхивая, два КаМАЗа с прицепами. Кавалькада въехала в город и двинулась, аккуратно соблюдая правила движения, в направлении центра...
* * *
— Ну что там? — спросил Турок.
Он сидел в низком мягком кресле, положив ноги на столик и едва не задевая ими рюмки, бутылки и тарелки, оставшиеся после легкого завтрака на троих. Трапезничали в холле на скорую руку. Дела навалились на Турка в последнее время в таком количестве, что он и забыл, что это такое — поесть по-человечески.
Ерш, стоявший возле окна с видом на улицу Рубинштейна, кивнул:
— Их ведут. Скоро будут на месте.
— Ну, братцы, пора. — Турок легко выбросил из кресла свое мощное, тренированное тело пятидесятилетнего, всю жизнь хорошо следящего за собой мужчины. Затем подпрыгнул, гулко ударив пятками по дубовым плашкам старого паркета и хлопнув себя рукой по наплечной кобуре. — Двинули.
Спустившийся во двор первым, Ерш кивнул охраннику в будочке возле подъезда. Солидно у Турка дело поставлено. Это вам не какая-нибудь «малина», с одиозными ворами в законе. Ерш всегда посмеивался, когда ему начинали говорить про воров. Жениться им нельзя, богатства стяжать нельзя, дом свой иметь нельзя... А вот в тюряге париться — обязаловка... Для чего воровать-то тогда? Идиоты! Совки! Давят их, и правильно делают. Сидят на бабках — ни себе ни людям... Воров трясти — за счастье. Бабки у них у всех приличные. Они, как скопидомы, держат их и в дело не пускают. На зоны посылают, чтобы дружки их водку и баб там себе покупали, причем по таким ценам, которые он, Ерш, дает в «Астории» за коллекционные вина и супертелок.
Нет, Турок молодец. А дом у него какой в центре! Не весь, правда, но, считай, почти весь... Охрана на входе, как у депутата.