Некоторое время все стояли у порога в ожидании. Андрей сделал шаг вперед, потом второй и, осмотревшись, подошел к одной из картин. Он долго ее разглядывал, будто только что закончил работу над ней и, повесив на стену, критически оценивал.
– Как бы вы ее назвали? – спросил доктор Кошман.
– "Полет к солнцу", – не задумываясь ответил молодой человек.
Врачи, стоявшие за спиной Андрея, одновременно взглянули на Наташу. Та утвердительно кивнула, – А эту?
Наташа подошла к самой необычной картине, где без пояснения автора обойтись было невозможно.
Андрей тут же ответил:
– "Зимний сад". Тут столько экспрессии и скрытой энергетики, сколько можно найти только в цветах и растениях, но краски подобраны холодные и строгие. Такое сочетание и дает название картине.
Он неожиданно повернулся и, взглянув в глаза профессору, спросил:
– Разве я не прав, отец?
Это были совершенно другие глаза. Они словно оттаяли и ожили, приобретая живой блеск и озорство.
– Мы еще не раз вернемся сюда, сынок. А теперь спустимся на этаж ниже. Там не менее интересно, чем здесь. Веди нас в свой кабинет.
И опять Андрей пошел первым. Делегация последовала за ним. В кабинет они попали через две минуты. Никто из посторонних не мог бы найти здесь ничего интересного, и слова профессора показались бы по меньшей мере странными. Как можно сравнивать уютную картинную галерею с книжными шкафами и канцелярской обстановкой.
Только сам хозяин кабинета мог разделять мнение отца. Андрей сел за стол перед компьютером и включил его. Пальцы легли на клавиатуру и быстро заработали, не допуская ни одной ошибки. Картинки на мониторе менялись одна за другой в течение секунды.
– Ты можешь поработать немного, Андрюша, – сказал отец. – Не более десяти минут. Экран дает сильное излучение, а это может утомить тебя и повредить глаза. Надо беречь себя от нагрузок. Не забывай, твой организм еще слишком слаб. Ждем тебя внизу в столовой. Стол уже накрыт.
Медики вышли в коридор. Спустившись вниз, они устроились за обеденным столом и переглянулись.
– Раздвоение личности налицо, Борис, – констатировал доктор Кошман.
– Где-то мы допустили ошибку, – хмуро сказал профессор, крутя в руках вилку.
– Человек не обезьяна, – холодно заметила Наташа. – Опыты, проделанные на гориллах, показали, что такие операции возможны. Мы возвращали им жизнь, но изменения такого рода у животных проследить невозможно. Они не умеют разговаривать. К тому же мы помещали их в те же клетки и не меняли им обстановку. Стоило Андрея перевести в спальню Сарафанова, как в нем проснулась другая личность.
– В этом все дело! – воскликнул Зарецкий и бросил вилку на стол.
– Мне эта ситуация напоминает фантастический роман о человеке-амфибии, – задумчиво заговорил Кошман. – После операции мальчик мог жить и на земле, и под водой. И там и там он чувствовал себя достаточно комфортно. Андрей может существовать в образе Сарафанова и в своем собственном. Все зависит от среды обитания, от окружения, которые влияют на его подсознание и выдвигают соответствующие ячейки памяти на первый план.
– Плохой пример, – покачал головой Зарецкий. – Амфибия не мог жить без воды и не мог жить на суше.
– Вопрос в другом. Если его поместить надолго в воду, то у него зарастают легкие и он уже не способен дышать воздухом. Ему установили соответствующий баланс. Если Андрея поселить в доме Сарафанова, положить в постель жену банкира и не привозить сюда, то «легкие» его памяти зарастут и он перестанет быть вашим сыном. Тут важен начальный период становления новой личности, а потом закрепление ее и утверждение.