За первым ударом последовало еще восемь или девять.
Старуха хотела спросить, что все это значит, но служанки вдруг засуетились, забегали, послышались возгласы:
– Госпожа идет!..
Пинъэр и жена Чжоу Жуя проворно встали, предупредив старуху Лю:
– Сиди здесь, пока не позовут.
И поспешили навстречу госпоже.
Затаив дыхание, старуха Лю прислушивалась к голосам, доносившимся из соседней комнаты. Ей показалось, что десять, а может быть, и двадцать женщин, шурша шелковыми платьями, смеясь и разговаривая, прошли через зал и скрылись в боковой комнате. Затем появились три женщины с темно-красными лаковыми ларцами в руках и остановились неподалеку от входа в комнату, где сидела старуха Лю. С противоположной стороны зала послышался голос: «Подавайте!» Все сразу исчезли, осталось лишь несколько служанок, разносивших чай.
Воцарилась тишина. Через некоторое время две женщины внесли столик, уставленный мясными и рыбными блюдами, и поставили на кан. Одни чашки и тарелки были нетронутыми, из других – взято понемногу.
При виде кушаний Баньэр раскапризничался, заявил, что хочет мяса, и старухе пришлось дать ему шлепка.
Тут в дверях появилась улыбающаяся жена Чжоу Жуя и рукой поманила бабушку Лю. Старуха поспешно спустилась с кана и вышла в зал. Жена Чжоу Жуя шепнула ей что-то на ухо, и старуха заковыляла к дверям комнаты на противоположной стороне.
На двери висела мягкая узорчатая занавеска, в глубине комнаты под окном, выходившим на южную сторону, стоял кан, застланный красным ковром, 'на кане, у восточной стены – подушка, какие обычно подкладывают под спину, подушка для сидения, матрац, сверкавший золотым шитьем, и серебряная плевательница.
Фэнцзе в соболиной шапочке Чжаоцзюнь [114] , куртке из темно-зеленого шелка, подбитой беличьим мехом и перехваченной жемчужным поясом, в отороченной горностаем темно-красной креповой юбке, густо нарумяненная и напудренная, бронзовыми щипцами разгребала золу в жаровне, возле которой греют руки. Рядом с ней стояла Пинъэр с лаковым чайным подносом в руках, на подносе – маленькая чашечка с крышкой.
– Еще не пригласили? – спросила Фэнцзе, продолжая разгребать золу.
Затем она подняла голову и, когда протянула руку, чтобы взять чай с подноса, вдруг заметила старуху и мальчика, которые стояли перед ней. Лицо ее приняло ласковое выражение, она осведомилась о здоровье старухи Лю и, повернувшись к жене Чжоу Жуя, недовольным тоном произнесла:
– Что же ты мне сразу не сказала!
Старуха Лю отвесила несколько низких поклонов и спросила, как чувствует себя почтенная госпожа.
– Сестра Чжоу, попроси ее не кланяться. Ведь я с ней не знакома, не знаю,. кем она мне приходится по старшинству, как к ней обращаться.
– Это та самая женщина, о которой я только что вам докладывала, – поспешно сказала жена Чжоу Жуя.
Фэнцзе кивнула.
Старуха Лю присела на край кана, а Баньэр спрятался у нее за спиной, и никакими уговорами нельзя было заставить его выйти и поклониться.
– Не хотят родственники нас признавать, – с улыбкой заметила Фэнцзе. – Одни говорят, что вы недолюбливаете нас, это те, кто в курсе дела, другие, которым ничего не известно, уверяют, будто это мы вами пренебрегаем.
Снова помянув Будду, старуха Лю сказала:
– Тяжело нам живется, денег нет на дорогу, не до визитов! Да и что ходить! Для вас унизительно, а над нами слуги будут смеяться!
– Обижаешь нас, бабушка, – улыбнулась Фэнцзе. – Мы – люди бедные, живем славой предков. А у самих ничего нет. Наше богатство – одна видимость! Недаром пословица гласит: «При императорском дворе и то найдется три ветви бедных родственников». Так что же говорить о нас с вами?! Ты госпоже докладывала? – спросила вдруг Фэнцзе у жены Чжоу Жуя.
– Ждала, пока вы прикажете, – ответила та.