Воспринимая и Гурьева, и Рэйчел, как одно существо, лишь по недоразумению - а может, напротив, по великому и чудесному замыслу?! - воплощённому в двух разных людях, мужчине и женщине, люди его - их, конечно же! - личного пространства составляли удивительный мир - мачту золотых нитей, устремлённую в бескрайнюю высь. Долг, честь, - и любовь, - скрепляли всё воедино. Так, что не было силы, способной порвать эту связь.
Мероув Парк. Октябрь 1935 г.
"Рэйчел.
Ты знаешь, как я ненавижу прощаться. А я знаю, что это - трусость. Прости меня. Ты знаешь причину, по которой мне необходимо быть там, куда я отправляюсь сейчас, - как я знаю о том, что тебе необходимо остаться. Пожалуй, единственное, чего я так и не смог сказать тебе - как ты нужна мне, Рэйчел. Я слишком редко говорил о чувствах - куда чаще я слушал тебя, моя Рэйчел, и мне - помилуй, Боже, мне так это нравилось. Моя Рэйчел.
Ты - единственная причина всего, что я делаю и зачем живу. Даже если тебе в какой-то миг покажется, что это не так - не верь. Чувства иногда - нередко - обманывают нас. Судьба - никогда. Только об одном прошу тебя, моя Рэйчел - не сдавайся. Никогда не сдавайся, моя Рэйчел, ведь ты - моя Рэйчел. Моя судьба. И потому - мы обязательно будем вместе. И это случится тогда, когда всё ещё будет иметь настоящий смысл - и жизнь, и чувства. И всё остальное. Ты ведь помнишь - я всегда обещаю лишь то, что могу, и могу лишь то, что обещаю. Пожалуйста, верь - это возможно, и это непременно случится.
Я обещаю тебе, что найду кольцо. И оно обязательно будет твоим - если захочешь, если я буду достоин. Я люблю тебя, Рэйчел. Никого, нигде, никогда, - только тебя, моя Рэйчел".
* * *
Письмо выскользнуло из её пальцев, и Рэйчел показалось, что лист бумаги опускается на паркет целую вечность. Она смотрела на этот полёт, словно завороженная, и ничего не чувствовала - только огромную, заполняющую всё её существо пустоту.
Рэйчел давно поняла - он уедет. Не от неё - но она, со всей своей любовью, ничего не в силах изменить. Как и он - слово, неважно, когда и в каких обстоятельствах данное, должно быть исполнено. Ей было самой не занимать смелости - но то, как готовился Гурьев, как готовил её к своему отсутствию, - это было больше, чем просто любовь и забота. Гораздо, гораздо больше. Он выстроил - вокруг неё, для неё - целый мир. В точности, как и обещал. Море людей, невероятное количество дел - она будет думать о нём, но никогда не найдёт времени сосредоточиться на своей тоске, на своей боли. Слишком много будет вокруг того, что станет требовать усилий её души. Тосковать и болеть - на это просто не останется ни секунды.
Рэйчел знала: это письмо - последнее. Он больше не станет ни писать, ни звонить. Она будет знать о нём всё, как и он о ней, но - ни писем, ни разговоров. Ничего этого не будет. Потому что ни он, ни она - оба - каждый из них - не выдержат. Сорвутся с резьбы, слетят с нарезки. Для того, чтобы делать настоящее дело, нужно кого-нибудь очень сильно любить и жить надеждой на встречу. Иначе - ничего не нужно. И ничего невозможно - иначе.
Он запретил его провожать - она знала, почему. И позволила ему настоять на своём. Пусть всё будет именно так, как ты задумал. Если ты всё же задумал, что мы встретимся, Джейк - пусть мы и расстанемся именно так, как ты задумал. Пусть всё идёт по твоему плану. Всё равно, что - только знать, что ты жив и любишь меня. Под этим небом, под этим солнцем.
На этой земле.
Монино, санаторий-усадьба "Глинки". Октябрь 1935 г.
– И что мне теперь делать? - потерянно спросил Городецкий. - Дела сдавать? Да-а. Я предполагал, в общем-то, что ты кое-чего достиг, но такого - извини, братец.
– Ну, а что уже такого особенного? - пожал Гурьев плечами. - Структура - да, имеет место быть. Опорный пункт. Но - не более того. Теперь, Варяг, только теперь - начнётся настоящая работа.