Есть ли у господ офицеров вопросы?
– Никак нет, Яков Кириллович, - вздохнул, отвечая за всех, Карташев. - Только просьба.
– Слушаю.
– Разделите с нами тризну, Яков Кириллович. Как-то без вас неуютно будет, ей-богу.
– Хорошо, - без улыбки кивнул Гурьев. И добавил, уже много мягче: - Спасибо, господа.
Мероув Парк. Октябрь 1934 г.
– Порадуйте меня, Оскар.
– Нет ничего проще, Джейк, - Брукс улыбнулся. - Шесть и две десятых процента. Конечно, это даже не блокирующий пакет, но даёт нам полное право на участие в собрании акционеров. В том числе и внеочередном.
– Превосходно. Меморандум готов?
– Да.
– Ну, что ж. Тогда - покой нам только снится, Оскар. Готовьтесь вступить во владение и распоряжение.
– О, я давно готов, Джейк. Очень давно.
* * *
Виктор очнулся и попытался шевельнуться, но ничего не вышло. Шевелить он мог только головой, и то, как быстро убедился, в довольно-таки ограниченной степени. Он, тем не менее, повернул голову сначала влево, потом - вправо. То, что он увидел, повергло его в беспокойство. Страха он не испытывал - настоящего страха. Но… Виктора беспокоило, что он совершенно не помнил, как очутился в том положении, в котором находился сейчас - как и то, что рот был тщательно забинтован. Не слишком плотно, но ни заговорить, ни закричать не вышло. Он попытался ещё раз как следует оглядеться. Помещение было ярко освещено и представляло собой кубическую комнату практически без всякой мебели, если не считать за мебель кровать, в которой лежал сам Виктор, и металлический шкафчик, стоявший чуть дальше, чем следовало, чтобы до него можно было дотянуться лежащему на кровати. В стене справа от него угадывался проём двери - без косяков и порогов. В противоположной стене находилось нечто, похожее на массивный люк, выполненный как конструктивная часть стены. Помимо весьма необычных зрительных, присутствовала целая гамма весьма необычных ощущений иного рода. Во-первых, полнейшая, едва ли не осязаемая тишина. Во-вторых, чувство, что он находится внутри металлического сейфа наподобие банковского хранилища. В-третьих, непонятное лёгкое, почти незаметное, жжение в пенисе и в сфинктере. Чувство замкнутого пространства окончательно окрепло, когда Виктор понял, что помещение имеет металлические стенки.
Дверь распахнулась - медленно, как свойственно тяжёлой двери сейфа - и в помещение вошёл очень высокий молодой мужчина, одетый в нечто, напоминающее военную форму, безукоризненно подогнанную по его фигуре, представлявшей собой предмет чёрной зависти какого-нибудь античного дискобола. В руках у него были стул - обыкновенный, ничем не примечательный стул, из тех, что называют "венскими" - и массивная трость. Вошедший как-то очень ловко и необычайно быстро разбинтовал Виктору рот и сел так, чтобы Ротшильду не представляло чрезмерного напряжения смотреть на него.
– Здравствуйте, Виктор, - проговорил Гурьев, устраиваясь поудобнее и ставя Близнецов между колен. Знакомая вибрация хорошо ощущалась. - Можете называть меня "сэр", или "мистер", как вам больше нравится.
– Могу я называть вас "мистер ублюдок", сэр? - улыбнулся в ответ Ротшильд.
– Пожалуйста, - благосклонно кивнул Гурьев. - Это меня совершенно не трогает, как и все прочие оскорбительные прозвища на всех прочих известных вам, дорогой Виктор, языках и наречиях. У меня очень тренированная психика, и всякие детские фокусы, вроде громкого голоса, презрительных интонаций и так называемой обсценной [26] лексики, на меня никак не действуют.
– Давайте проверим, мистер поганая сволочь.
– Сколько угодно, - Гурьев ослепительно улыбнулся. - Вам не кажется, что мы теряем время? У вас его совсем немного.
– Это у вас его очень мало, мистер урод.