– И как вам удалось уговорить французов, сэр Уинстон?
– Это оказалось даже легче, чем мы могли предположить. Никому не нужен очаг напряжённости, даже такой, на первый взгляд, ничтожный, как Андорра. Не следует забывать - объективная трудность горного пейзажа совершенно не располагает ни к масштабным сражениям, ни к применению тяжёлого оружия. А без этого партизанская война в горах, даже если её ведёт крошечный отряд до сотни человек, может сделаться мощнейшим фактором нестабильности для государства, чувствующего себя и поувереннее, чем Французская республика. Коммунисты немедленно вцепились бы Думергу [42] в глотку за то, что тот "топит в крови национально-освободительное движение народа Андорры", не остались бы в стороне и другие желающие половить рыбку в такой мутной луже. Насколько я знаю, все андоррские гостиницы были под завязку набиты щелкопёрами всех мастей, только и ожидавших чего-нибудь погорячее. Кстати, их поили и ублажали за счёт князя, так что настроение прессы, очарованной идиллическими патриархальными пейзажами Андорры, легко себе представить. При тогдашней чехарде французских правительств моральное поражение Третьей республики было более чем вероятно. В интересах не только внутриполитической, но и европейской стабильности в целом французскому МИДу следовало воздержаться от резких демаршей и силовых методов.
– А откуда у этого самого князя вдруг взялись деньги, да ещё в таком количестве, вас, сэр Уинстон, не заинтересовало?! - удивился Эдуард.
– Мой интерес к его источникам доходов не может быть удовлетворён, милорд, - пропыхтел Черчилль. - Ясно, что персонаж он достаточно скользкий, но это как раз неплохо. И к Гитлеру, и к Германии он настроен достаточно прохладно, чего не скажешь о его отношениях с итальянцами. В общем, всё это нам исключительно, как я предполагаю, полезно, милорд. И сейчас, и в будущем.
– И конечно же, в Андорре немедленно нашлись те, кто был чрезвычайно недоволен франко-испанским протекторатом.
– Трудно было бы ожидать чего-то иного, милорд, - Черчилль издал звук, похожий на иронический смешок. - Дело в том, что переворот произошёл буквально на следующий день после убийства этого несчастного югославского монарха, так что, пока у политиков и дипломатов дошли, что называется, руки до Андорры, было уже поздно что-либо предпринимать: народ признал новую власть, Ватикан выказал явное покровительство, начались демократические реформы - одним словом, любое вмешательство выглядело бы, как реакция, а то и интервенция, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ну, а потом начались испанские события - так что всем сделалось не до Андорры.
– Эти парни неплохо подготовились, похоже. Чтобы так ловко выстроить ситуацию, следует обладать недюжинным политическим чутьём.
– И беспримерной дерзостью, милорд, - улыбнулся Черчилль. - Это мне, кстати, весьма импонирует. Вы совершенно правы. Но если такая дерзость объективно следует в фарватере нашей европейской политики, почему бы не оказать ей содействие? Тем более, повторяю, это принесло нам немалые дивиденды. Как бы там ни было, "Фалкон" - это британский капитал, а значит, и британское влияние.
– Хотелось бы, чтобы вы не ошиблись и на этот раз, сэр Уинстон, - король снова поднял сигару.
У него возникло стойкое ощущение, что оба - и адмирал Синклер, и Черчилль - пытаются "продать" ему Андорру, чтобы увести его от чего-то очень важного - если не главного. Эдуард разозлился. Да, иногда я совершаю необдуманные поступки, но таковы все люди, и вы, джентльмены - не исключение. Но я не кретин и запутать себя не дам, подумал он. Не дам. Понятно?!
– Разумеется, милорд. Всё именно так и обстоит, уверяю вас.
Не уверен, подумал Синклер. Совершенно я в этом не уверен.