Всё, что у него есть, он получил от меня. Вообще всё, Иосиф Виссарионович. И средства к существованию, и учебные планы, и даже список литературы для внеклассного чтения. Это я его создал из праха земного - Наследником с большой буквы. Ну, разумеется, он пока ни о чём даже не догадывается - в том числе и о том, что является наследником. И никто не посмеет сказать ему об этом без команды - потому что знают, чем это для них закончится. И я уж точно не позволю вшивым разведкам каких-нибудь засраных макаронников или лягушатников греметь в свои дурацкие погремушки и наяривать камаринскую вокруг моего малыша. Никому не позволю манипулировать наследником русского престола, плести вокруг него свои, с позволения сказать, "интриги". Я их просто слопаю с гречневой кашей, Иосиф Виссарионович. И всё, чего я хочу - это поставить за его спиной по-настоящему великую державу, единственную, которая заслуживает настоящего наследника после великого Сталина. Единственную державу, которая может что-нибудь удержать. И его - поставить перед нею. И не просто так - взять и поставить, как пешку. Нет. Заставить послужить этой державе. Узнать её, почувствовать. А потом - получить из ваших, Иосиф Виссарионович, рук, как величайшую драгоценность, с полным осознанием ответственности за передаваемое, по единственно возможному праву - праву наследника из царского рода. А теперь вы, конечно же, хотите спросить, что буду делать при этом я. Отвечу, Иосиф Виссарионович. Я постою в сторонке и полюбуюсь, как это волшебное действо будет происходить. А потом трижды облобызаю моего малыша, по старинному русскому обычаю, который даже много старше православия, и отчалю к себе. В Аркадию. Чтобы никого своим присутствием и жутким взглядом не смущать. Все и так будут знать, что всё произошло по праву и по правилам. И я вижу, вы мне опять не верите.
– Нет. Допустим. Это не ваш сын, вы слишком молоды. Сын вашей… женщины, которую вы любите?
–Как же тяжко с вами, Иосиф Виссарионович, - притворился донельзя уставшим Гурьев. - Два вопроса. Первый. Если вы на самом деле кого-нибудь очень сильно любите - захотите ли вы его, её или их ребёнка - пытаться сделать русским царём? Только честно. Перед собой - не передо мной. Представили?
– Да, - усмехнулся Сталин. - Представил.
– Отлично. А теперь представьте меня - в роли принца-консорта. Принц-консорт - это муж королевы, царствующей или королевы-матери, сам не царь и не король, а какой-нибудь гусарский полковник из недоделанных герцогов, бабник, пьяница и рукосуй, снедаемый глубочайшим чувством собственной ненужности и никчемности. Его баба, которую он дерёт, как сидорову козу, ставит раком, где ему вздумается - королева, а он - никто. И зовут его - никак. Это пикантно, это будоражит и горячит кровь - первые год-два. А потом - всё. Чтобы вам стало ещё веселее, представьте в этой роли себя. Представили? И как - что получилось?
Сталин молчал. Опять, как-то по-новому разглядывая Гурьева, он сидел, откинувшись на спинку стула, положив изуродованную артритом левую руку на сгиб локтя правой и слегка поглаживая усы большим и указательным пальцами здоровой руки. Несколько раз мелко-мелко, едва заметно, покивав, он изменил позу и вновь потянулся к трубке:
– Да. Не ваша роль. Совсем не ваша. Переходите, пожалуйста, к сути, Яков Кириллович.
– Сейчас, Иосиф Виссарионович. У нас ещё есть около… чуть более двух часов. Я же знаю, что вы не спите по ночам. Тоже старая привычка, ещё со времён подполья… И вам, конечно же, интересно, кроме всего прочего, зачем я вас охмуряю. На самом-то деле, это совершенно очевидно - больше некого. Все остальные - любой из них - ни на что не годны.