– Даже если ехать по Киевскому шоссе? И потом свернуть налево? – с расстановкой говорит Знаменский. – Мимо деревни Сосновка?
Чувствуется, что вопросы бьют в цель, но старик крепится.
– Нет, – говорит Щепкин, точно от него и впрямь ждали художественной оценки. – У меня другие эстетические критерии. Я часовщик.
– Но с большим опытом организации всяких артелей и тэ дэ. Не так ли? – наступает Пал Палыч.
То, что Щепкин подчеркнуто пропустил мимо ушей вопрос о дороге мимо Сосновки, лишь подтверждает, что Знаменский и Томин «взяли след».
Упоминание артелей Щепкина не радует.
– Ну и что? – с неприязнью произносит он.
– Констатация характерного факта. Не менее характерно, что вы проигнорировали мой предыдущий вопрос. Это психологическая ошибка, Алексей Прокопыч. Если б вы не поняли его подоплеку, то непременно задали бы встречный вопрос: при чем тут Киевское шоссе и какая-то деревня?
– Что еще за подоплека? – уже напряженно спрашивает Щепкин.
– Хотя бы эта! – весело отвечает Знаменский и постукивает по столу конвертом с надписью «А. П.». По нему не скажешь, что он выложил последний козырь. Напротив, впечатление, будто в запасе имеется еще немало улик против Щепкина.
– Не к лицу нам с вами в кошки-мышки играть, Алексей Прокопыч. Взрослые же люди!
– Считаете, вы меня обложили? – вскипает Щепкин и стукает тростью об пол. – Изобличили? Да чтобы так со мной разговаривать, молодой человек, вам еще носом землю пахать и пахать!.. Минутку, – останавливает он сам себя и щупает пульс. Движение привычное, даже не надо следить по часам, чтобы различить учащенность и перебои. Щепкин долго смотрит в окно, отвлекаясь и постепенно возвращая себе душевное равновесие.
Знаменский и Томин переглядываются, но не нарушают молчания.
Оторвавшись наконец от окна, Щепкин возвращается к прерванной фразе, но тон у него теперь спокойный, даже философски-юмористический. Он как бы выверяет его по внутреннему камертону, если реплика не соответствует «стандарту», Щепкин повторяет ее иначе – поправляет себя.
– Да-а, молодые люди, пахать бы вам и пахать носами… Но – ваше счастье: мне категорически запрещено нервничать. Прописаны положительные эмоции и юмор. Как-никак два инфаркта – это обязывает… Вдруг что-нибудь да и выйдет у двух энергичных молодых людей! – добавляет он спокойно и снисходительно. – Очень вредно тревожиться. Мой доктор сочинил мудрую присказку на аварийный случай: «На кой бес мне этот стресс». – И он повторяет на разные лады: – «На кой бес мне этот стресс?», «Ну на кой бес мне этот стресс!..» – Щепкин гипнотизирует себя, улыбается и констатирует: – Все в порядке. Итак, по-дружески и по-деловому. Я облегчу жизнь вам, вы – мне. Драгоценный остаток моей жизни.
– Давайте не торговаться! – твердо заявляет Томин. – Неподходящее место.
– Храм правосудия? – Щепкин смеется. – Ах, инспектор, вы еще верите в свое дело на земле? Люди всегда будут стараться обойти закон.
– А другие будут за него бороться.
Старик легко соглашается:
– Верно, диалектика жизни. И, смешно, ситуация вынуждает меня вам помочь. Хотя ничего бесспорного против меня нет. Только – подаренный щенок. Пал Палыч, сейчас какое веяние: собачка – смягчающее обстоятельство или отягчающее?
– Смягчающее. По крайней мере, с моей точки зрения.
– Вот с этим человеком я буду разговаривать! Так-то, инспектор!
Друзья разыгрывают классический дуэт на допросе: один жесткий, другой мягкий. Мягкий при этом достигает большего, чем в одиночку.
– Ближе к делу, а? – предлагает Томин.
– Торопиться тоже вредно! – Щепкин прислушивается к произнесенной фразе: не позволил ли себе рассердиться на нетерпеливого инспектора? – Торопиться вредно, но и спорить вредно, – рассуждает он.