С каким достоинством произнесено-то! Судья слегка дернулся, но продолжал задавать обязательные вопросы:
– Подсудимый Преображенский…
Преображенский, наряженный в переданные из дому обноски, вскочил за барьером, как на пружине.
– Признаю. Виновен, даже вдвойне! Во-первых, сам. Во-вторых, оклеветал Шахова, поскольку…
– Садитесь, – хмуро остановил судья.
Та-ак. Процесс разваливался на глазах.
– Шахов Михаил Борисович отношения не имел…
– Оговорили…
– Подлинным организатором являлся бухгалтер Шутиков, – это последний обвиняемый, пудов на восемь экземпляр, озвученный козлиным тенорком.
Судья пытался урезонить:
– На предварительном следствии вы утверждали… Показания с ваших слов записаны верно?
– Совершенно верно, гражданин судья.
– Вы их подтверждаете?
– Нет, – колыхнулись пуды за барьером. – Раньше мы Шутикова выгораживали, но раз он скрылся, нету расчета. Мы тоже свою честность имеем!
Ишь, паскуда! В один голос. Недурной Паше подарочек.
* * *
У Томина своих дел было предостаточно, и он еще в тот день изрядно побегал. Инспектора угрозыска ноги кормят. Есть такая птаха в наших краях, которая всю жизнь ходит пешком и вместо перелета по осени бежит несусветно далеко. Томин порой, забегавшись, чувствовал себя подобной птахой. Названия он не помнил, птиц можно не запоминать.
А вечером покемарил. Предстояло ночное дежурство, и отдых считался служебно-обязательным. Кто этим пренебрегал, подчас оказывался неспособным сохранять быстроту реакции до утра, а то и с захлестом на следующий день.
Как-то перед рассветом на заводе имени Войтовича застрелили начальника караула и забрали из сейфа шесть пистолетов с патронами. А случилась данная заварушка накануне праздничного парада. Начальство, разумеется, в поту. Не то чтобы всерьез ждали терактов, ну а неровен час – с кого шкуру спустят? Примчавшиеся на место оперативники правильно рассудили, что тут сработал парень, недавно принятый в военизированную охрану. Рванули к нему домой, но от нервов и спешки до того были всполошенные, что не сообразили проверить, цела ли вся его одежда. И полные сутки разыскивали по городу парня в ватнике и кепке (как он на завод ходил). Потом постовой на привокзальной площади сцапал его, обвешанного оружием, просто сам не зная почему, по вдохновению. И был тот в сером плаще и вязаной шапочке. Так что операм досталось крапивой по заду, и много они кручинились, что до дежурства кто в гостях веселился, кто белье стирал в угоду жене.
В двенадцатом часу Томин сидел на вечно кожаном казенном диване в дежурной части Петровки, 38, и играл в шахматы. Кудлатый следователь Орлов шуршал рядом газетой. В соседней комнате разгоняли сон, сражаясь в пинг-понг.
– Противная лошадь, – пожаловалась Зина на томинского коня, удачно вторгшегося в ее позицию. – Как мне ее отсюда выгнать?
Орлов – прокурорский кадр, таявший от Зининых рыжих марсианских глаз – рискнул помочь.
– Я бы вот… – показал он, как ходить.
– А я тогда так, – парировал Томин, прописав в воздухе пальцем великолепный бросок ферзя.
– Тоже мне, советчик, – покосилась Зина. – Шурик, зачем ты рвешься к победе над слабой женщиной?
– Я просто голодный.
– А ужинал?
– Два азу – и ни в одном глазу.
– Жениться надо.
– Перестань меня трудоустраивать.
– Зато жевал бы сейчас домашние бутерброды.
В обычное время о бутербродах заботилась мать. Но у нее двухмесячные каникулы на родине, в Киеве: Зина, естественно, знает и полагает, что момент удобен для агитации.
– В розыске холостяк лучше, – опять встрял Орлов. – Работает, не оглядывается, как бы деток не оставить сиротами.
– Следователь Орлов, инспектор Марчек, эксперт Семенов – на выезд! Убийство на улице Мархлевского…
Орлова с его глупостями как ветром сдуло.