Уголек внизу рассмеялся и закинул ружье за спину. Ему подвели маниса, парнишка вскочил на спину ящера и засмеялся снова. Это был чистый и беззаботный смех. Так хохочут дети, сумасшедшие и люди, чья совесть абсолютно чиста…
Потом Уголек свистнул, его манис послушно развернулся, и дикари поскакали прочь. Обессилевшая Йоля глядела через плечо, как они удаляются, превращаются в черные точки, за которыми волочится пышный пылевой хвост… Ни один из пустынников ни разу не обернулся. Йоля смотрела им вслед, потом перед глазами поплыли разноцветные пятна, она зажмурилась и прижалась к скале. Сил пошевелиться не было. Время шло, начали дрожать ноги.
– Осторожно! – донеслось сверху, потом рядом посыпались камешки.
Ее ухватили за шиворот и потянули вверх. Йоля вяло шевелилась, ничего уже не чувствуя и едва перебирая руками и ногами. Потом вдруг под ладонями оказалась пустота, Йоля повалилась на живот, Самоха подхватил ее с другой стороны, помог перевалить гребень, она приоткрыла глаза – и ослепла от яркого света. Подъем закончился, беглецы достигли шельфового плато. Йоля поморгала, чтобы ушли цветные пятна, застившие взор. Перед ней была пустыня – такая же, как и внизу. До места, где давным-давно тянулись пляжи, еще предстояло порядочно шагать по песку и камням, но Донная пустыня со всеми ее ужасами осталась позади – внизу, под скалами.
Заночевали они на камнях, так и не дойдя до древнего пляжа. Йоле снились голова Аршака, серые пески Донной пустыни, оскаленные пасти манисов, оружие и небо.
Утром она проснулась с ощущением, будто Донная пустыня забралась ей в глотку и чудесным образом вся там поместилась. Йоля пошарила на поясе, ухватила флягу, потянула ко рту и с опозданием поняла, что фляга пуста. Потом услыхала разговор между спутниками.
– …Ничего, как-нибудь объяснишься, – сказал Игнаш.
– Трудней всего будет отговорить наших мстить Кораблю. Цеха давно на торговцев Арсенала зубы точат, а тут еще такое…
– Самоха, не грузи меня своими заботами, мне и тех, что есть, достаточно. А, Йоля, проснулась?
Она покивала – говорить было трудно. Игнаш протянул ей флягу и предупредил:
– Два глотка, не больше.
– Угу!
Когда Йоля сделала два дозволенных глотка и отняла от растрескавшихся губ флягу, там едва хлюпало на дне.
– Пойдем, – решил Мажуга. – Скоро жара начнется, лучше пораньше выйти.
Йоля поплелась за мужчинами. Сразу же, с первых шагов, навалилась усталость, ноги были как ватные, возвратились и круги перед глазами, и звон в ушах. Она брела, уставившись в землю, верней в песок, и пыталась сосредоточиться на собственных ступнях, обутых в изодранные на скальном склоне сандалии. Левая, правая, левая… Пути не было конца. Йоля шагала и шагала, пока не уткнулась в спину Мажуге. Только тут сообразила, что песок под сандалиями сменился круглой галькой, обточенной морскими волнами в незапамятные времена. Игнаш посторонился, она подняла голову и увидала перед собой куст. Настоящий, живой, не высохший, как пустынный коралл. Колючек и высохших добела мертвых сучьев на растении наблюдалось куда больше, чем зеленых листьев, но куст был живой. Пустыня осталась позади.
Потом кустарник стал попадаться чаще, появилась чахлая трава… Воду удалось отыскать далеко за полдень. Это оказалась грязная лужа в высохшем русле ручья. Топкие берега были усеяны отпечатками звериных лап.
Когда стемнело, вышли к дороге. Похоже, пользовались ею нечасто, но колеи были хорошо заметны – значит, хотя бы изредка здесь ездят. Дальше побрели по колеям, и вот вдалеке мелькнул свет фар. Что это был за самоход, разглядеть не удалось – уехал слишком быстро, но, по крайней мере, еще одно подтверждение: здесь бывают люди.
В этот раз Йоле ничего не снилось. Едва Игнаш решил сделать привал, она провалилась в черное, глухое забытье.
Утром снова пошли, держась колеи. Вдалеке, на гребне холма показался грузовик, движущийся навстречу. Игнаш сказал:
– Прячемся. Он не остановится, если нас увидит, еще и пальнет издалека. Уж очень вид у нас… того, неприятный.
Выглядели они и впрямь хуже некуда – оборванные, грязные, у Самохи лицо разбито. Таким никто не рад. Отыскали россыпь камней, засыпанных сухими ветками и сором, спрятались.
Грузовик неспешно катил навстречу, в кабине можно было разглядеть загорелого мужчину.
– Давайте, я одна выйду, помашу ему, крикну? – предложила Йоля.
Игнаш покачал головой:
– Бандиты тоже так делают – вперед одного пускают, могут и женщину. Нет, не годится. Ждем.
Когда самоход поравнялся с их укрытием, поднялись все.
– Стой! – крикнул Мажуга и шагнул вперед. Он старательно двигался медленно, без резких движений, но правую руку держал на кобуре.
Объезжать было поздно, водитель притормозил. Пинком распахнул дверцу кабины, показал направленную на встречных двустволку.
– Чего надо?
– Мы в беду попали, подвези, – попросил Игнаш. – Я заплачу.
– Проваливайте, не то пальну! – Водитель качнул двустволкой.
– Слушай, человече, у тебя ведь два ствола, так? – спокойно произнес Мажуга, делая еще шаг вперед, чтобы заслонить Йолю. – А нас трое. Если пальнешь, третий тебя прикончит. Видишь, у нас выхода нет, совсем худо дело. Мы в пустыне заплутали, людоеды за нами гнались. Едва спастись сумели. Ни еды, ни воды… Так что терять нам нечего. Но если ты по-хорошему поможешь, дам серебряк.
– Не повезу. – Водитель задумался. – Нет, не повезу. Лучше сразу стрелять будем. Может, ты промажешь. Может, я вас всех дробью положу. Лучше уйдите добром.
– Ну так стреляй, дядька! – Йоля выскочила вперед. – Стреляй! Или я сама сейчас тебя…
Мажуга ухватил ее за плечо и оттащил назад.
– Я вам еды дам, воды бутылку, – предложил хозяин самохода. – Дойдете сами. Тут пешком меньше дня пути, ферма будет, а потом еще другие. Держитесь этой дороги, она выведет.
– Ладно. Самоха, дай ему монету.
Оружейник медленно вытянул монету, подкинул – монета влетела в кабину и свалилась на сиденье. В ответ водитель бросил сверток; должно быть, жена в дорогу собрала. Сверток упал в пыль у ног Самохи, тот подобрал, глянул – в самом деле, кукурузные лепешки, вяленое мясо полосочками, бутыль из толстого зеленого стекла, заткнутая пробкой.
Беглецы отступили с дороги, и грузовик медленно покатил прочь. Отъехал шагов на пятьдесят, только тогда водитель решился потянуться через кабину, чтобы захлопнуть дверцу.
– Зря я ему серебряк предлагал, – буркнул Мажуга. – Он теперь хозяев фермы предупредит, что на дороге трое оборванцев и у них деньги. Придется сворачивать. Но сперва по дороге пройдем, пока можно.
До вечера шагали по дороге. Местность вокруг стала меняться, чаще попадалась зелень, а к вечеру, когда тени сделались длинными, Мажуга решил, что пора уходить в сторону. Подумав, выбрали северное направление и побрели через холм, на вершине которого уцелели остатки бетонных стен. Ржавые арматурные прутья торчали как ребра давным-давно умершего зверя.
С вершины Йоля разглядела дымок – там в самом деле стояла ферма, а вокруг нее участок равнины был расчерчен на бурые и зеленые прямоугольники – поля. Над двускатными крышами медленно поворачивался ветряк.
Спустились с холма и пошли через поросшую невысоким кустарником равнину. Дорогу пересекало русло высохшего потока. Видимо, в сезон дождей оно было заполнено водой, а сейчас покрылось растресканной коркой грязи. Дальше снова потянулись заросли. Путники углубились в них, треща сухими ветками. Колючие кусты вцеплялись в одежду, норовили задержать, не пустить. Игнаш услышал подозрительный шум и велел всем затаиться. Беглецы присели среди колючек и стали ждать. Хруст веток и голоса приближались. Несколько человек ломились сквозь заросли совсем рядом.
– А ты говорил, они дураки, – разобрала Йоля, – пойдут по дороге.
– Ну так они и шли по дороге. – Раздраженный голос принадлежал водителю грузовика. – А как завидели ферму, свернули. Точно говорю, я сам видел, как они через холм хромали.