Итак, завтра, 7 ноября, я должен был выехать из Анкары вечерним поездом.
Уже темнело, когда я сел в стамбульский экспресс. Правила германской дипломатической службы требуют, чтобы дипломат, везущий с собой официальные документы, занимал отдельное купе в спальном вагоне первого класса, но я не смог его получить. Дорога была так загружена, что обычно билеты в спальные вагоны первого класса продавались за много дней вперёд. Поэтому мне пришлось взять билет в вагон второго класса, а это означало, что в моем купе должен был ехать кто-то ещё.
Моим попутчиком оказался мужчина лет сорока. Когда я вошёл в своё купе, он уже сидел там. Я вежливо поклонился, он сделал то же самое. Во время войны в Анкаре было не принято вступать в разговоры с незнакомыми людьми при случайных встречах — в конце концов, ваш собеседник мог оказаться врагом. Если уж люди оказывались в такой обстановке, то лучше было молчать.
Мы сидели каждый в своём углу. Я читал, а он смотрел в окно на обширную плоскую равнину, погружавшуюся в темноту. Затем я пошёл в вагон-ресторан, крепко держа драгоценный чёрный портфель, а когда вернулся, мой спутник разговаривал с проводником вагона. Я услышал английскую речь.
Перспектива ехать в одном купе с англичанином меня не очень устраивала, тем более, что при мне были документы особой важности. Надеясь найти какого-нибудь знакомого и уговорить его поменяться со мной местами, я прошёл по всему поезду, но никого не встретил.
Ночь я провёл дурно, не решаясь заснуть. Моя нервозность, очевидно, передалась и моему спутнику, который, вероятно, был английским офицером или чиновником. Примерно в половине третьего он включил свет и попытался увидеть в зеркале, висевшем над умывальником, сплю я или нет. Я понял, что и его беспокоило моё присутствие, — может быть, он тоже вёз секретные документы.
Когда поезд был уже недалеко от Стамбула, он встал с постели и начал умываться. Вдруг он потихоньку выругался по-английски. Я посмотрел вниз и понял, что он забыл свой бритвенный прибор. С минуту я колебался. По-видимому, он англичанин, но, в конце концов, я не могу утверждать этого определённо. И я протянул ему небольшой кожаный несессер, в котором хранились мои бритвенные принадлежности.
— Возьмите!
Он посмотрел мне прямо в глаза. Потом рассмеялся, и у него оказался очень приятный смех. Помню, я заметил, что у моего спутника прекрасные зубы.
— Спасибо! Это очень мило с вашей стороны.
Итак, между нами, быть может, врагами, установился некоторый контакт. Я подумал, что, наверное, поступаю неправильно, но ведь Германия не проиграет войну, если я одолжу кому-то свою бритву.
Сходя с поезда в Хайдарпаше, он просто сказал:
— Счастливого пути!
Очевидно, он не сказал бы мне этого, если бы знал, что у меня в портфеле.
Приехав в Стамбул, я отправился прямо в аэропорт. «Юнкерс-52» — самый надёжный из всех самолётов — был готов к вылету. Меня, оказывается, ждали.
Вскоре мы уже летели над Мраморным морем, необыкновенно голубым в это раннее солнечное утро. Стамбул лежал под нами во всей своей восхитительной красоте. Обычно я не переставал восхищаться этим видом, но на этот раз скоро заснул — бессонная ночь давала себя знать.
В Софии, когда наш самолёт заправляли горючим, по аэродромной радиосети меня вызвали в справочное бюро. Там высокий молодой человек в серой военной шинели потребовал у меня паспорт.
— Я получил указание от генерала войск СС Кальтенбруннера сообщить вам, что специальный самолёт доставит вас прямо в Берлин. Пожалуйста, дайте мне ваш билет. Я позабочусь о багаже.
Меня удивило, почему вдруг возникла такая крайняя необходимость срочно видеть документы, доставленные Цицероном.