Слушай, сердечко мое, закрой глаза и слушай, его красивые длинные пальцы, такие большие по сравнению с крошечной детской ладошкой, ложатся совсем рядом на шелковистую зеленую траву.
Иллойэ хватается одной ручонкой за эти пальцы, другой отчаянно сжимает в кулачке зеленые ростки, да еще и ушком к траве прижимается. И слушает, слушает.
Ворчит, удивленно говорит она, наконец, что мнут, и солнышка маловато.
А так? он проводит ладонью легко, словно гладит и примятые стебельки на глазах выпрямляются.
Звенят.. Правда звенят, ты слышишь? она в восторге смотрит в родное, красивое до невозможности лицо.
Слышу, сердечко мое..
«Сердечко» отец всегда называл ее именно так. И везде, всюду: в шепоте трав, в шорохе листвы или в нежном прикосновении снежинки к ладони она чувствовала его поддержку и ласку. Оттого-то, может быть, и не сильно стремилась искать расположения мужчин. Зачем, если любовь лучшего из них и так все время с ней?
Нет, мужчины в ее жизни, конечно, были. Как же без них? Но они входили в ее жизнь так же, как и покидали ее легко, ненавязчиво, не тревожа глубинных чувств, но даря ощущение легкости и обновления, словно легкий весенний ветерок.
Да и жила свою жизнь она так же, легко и привольно, как дитя в родном доме, не заботясь о больших печалях и завтрашнем дне. То в лесу:
и тогда деревья, сплетая стволы, становились стенами ее нового дома, или холмы, на которых росли элоры небольшие светлые деревья с мощными корнями, так плотно обвивавшие склоны, что превращали холмы в большие, теплые, сухие шатры (если знать, как к ним подступиться, конечно) предоставляли свои стены. То в эльнийских селениях: тогда ее чтили как травницу и помощницу в охотном деле. И даже в горах у И-Драйг-Гох, где ее тоже принимали, конечно, не как свою, но как почитаемую гостью. И везде с ней были ее птицы: кружили, разговаривали, волновались, позволяли смотреть своими глазами, делились своими радостями и бедами.
И сейчас ее ястребы неподалеку, Хозяйка прислушалась на мгновение, Да, им по нраву пришелся этот лес. Летают, ищут добычу, ждут ее зова. Но пока в них нет необходимости..пусть резвятся.
Так шли годы. Много их прошло, много больше, чем может показаться: жизнь дочери Хранителя дольше, чем у простой эльны. И многое за это время случиться успело, но, оглядывается Иллойэ назад и видит только ласковое, уютное, бесконечное детство.
Есть время брать, сердечко мое, и время отдавать, говорил Эорданн своей взрослой дочери незадолго до того, как все случилось. Когда-нибудь ты поймешь, что второе намного важнее.
И только сейчас, уже став Королевой -Хозяйкой леса, она начала понимать, что он имел ввиду.
Если бы кто-то спросил Иллойэ, что изменилось в ней с тех пор, как они впятером умерли там, у перехода и вернулись бессмертными Королями, она бы не знала, как это объяснить. Может, она стала лучше понимать происходящее, что идет правильно, как должно идти, а что нет, или чувствовать связь со всем живым, что только есть под этими звездами, как чувствуют в своем теле каждый палец если что-то не так, ты не думаешь, что и где болит а просто знаешь это.
И невозможно не отвечать на эту боль. Потому что нет чужих страданий, весь мир это ты. И отдавать, помогать естественно, как дышать. А вот невозможность помочь была мукой.
Но и связь и ощущения были пока зыбки не так уж много времени прошло и эльнийского в ней намного больше, чем вечного, почти божественного.
Иллойэ помнила, что отец мог прокладывать быстрые тропы и для себя, и для других. Теперь и ей открылась эта возможность, но выходило пока совсем слабенько, лишь на несколько часов время пути срезать, но и это было для нее ново и волнующе.
Поднявшись со своего травяного ложа, она отряхнула подол длинного, больше похожего на рубаху, платья, поправила венец из боярышника и решила попробовать дойти сегодня до северных границ своих владений, где еще не была ни разу.
На север, крикнула она, подражая ястребиному клекоту, и ветер донес до нее ответы: «поняли, Хозяйка, мы с тобой». Иллойэ улыбнулась и отправилась в путь.
Дорога была легка, стлалась под ноги мягким ковром из трав и хвоинок, прямо под самые подошвы мягких охотничьих башмаков. Женщина шла, радуясь пригожему дню, то тут, то там дотрагиваясь до растений, земли, под которой прячется грибница, оглаживая взглядом приветствующих ее птиц и маленьких жителей леса, сама не замечая, как разглаживает, выравнивает тонкие незримые нити.
Ненадолго застыла у поваленного ветром дерева и разоренного гнезда. Хотелось помочь, но что-то останавливало внутри.
Нельзя, иначе только хуже сделаю, вслух объяснила Хозяйка скорее себе, чем еще кому-то. Значит, вот как это чувствуется.. невозможность вмешиваться в правильный ход вещей.. не слишком приятная штука.
Так шла она долго, кидая то одну, то другую быструю тропку себе под ноги. Лес вокруг становился все мрачнее, темнее, суровее, а потом, наоборот, поредел, истончился и вовсе пропал. Земля под ногами пос постепенно затвердела, распадалась каменным крошевом. Подул влажный соленый ветер, обдал холодом ноги, забрался под плащ, спутал длинные волосы. И через тропку-другую Иллойэ вышла к Северному морю.