Расположенные в низине и славящиеся мягким климатом даже зимой здесь не всегда облетали деревья, эти земли испещряли реки: сама Жица и сотни её притоков, а ещё вырытые людьми ирригационные каналы. На заливных полях выращивали рис, а лодки местные использовали чаще, чем телеги. Дороги часто подтапливало, кое-где они ушли под воду десятки лет назад, а где-то предлагалось путешествовать по каналам.
Поэтому и транспорт тут был местный, на взгляд обычного марельца странный: плоскодонные глубокие лодки на невысоких колёсах, в которые запрягали ящериц шитаки. Они одинаково хорошо чувствовали себя в разливе и на суше и могли брести по брюхо в воде или плыть, выставив на поверхность только ноздри и глаза.
На увежском направлении ящериц не использовали, а до войны Ольша никогда не бывала за Стеной, поэтому чешуйчатые создания были для неё в новинку. А вот Брент шёл по станции уверенно, со знанием дела разглядывал цветастые морды, цокнул на слишком молодую для ездовой работы самку и в итоге остановился на поджаром, довольно мелком относительно других ящере, тёмно-зелёном с синеватыми пятнами на морде.
Вид у шитаки был смирный, но Ольша всё равно поёжилась: такая тварь могла бы заглотить Брента целиком и не подавиться, а сама Ольша и вовсе сошла бы ему на закусь. В то, что ящерицы предпочитают в пищу не людей, а траву и ряску, поверить было сложновато. Зачем бы травоядному такие зубы!
Брент тем временем оглядел выставленные в гараже повозки, вздохнул, но всё-таки выбрал одну: к радости Ольши, хотя бы с навесом. Большинство были и вовсе совершенно открытыми, а над этой был хотя бы натянут тканевый козырёк.
Управляющий станции посчитал что-то, Брент подписал контракт, получил взамен памятку и карту с отмеченными на ней станциями и довольно потёр ладони, подступаясь к животному.
Я сам вырос в Воложе, охотно рассказывал он Ольше, запрягая ящерицу в странно устроенную упряжь. А вот бабушка с дедушкой жили в Зиде, это посёлок на разливе Жицы, меня ссылали туда каждое лето до двенадцати! У них была парочка таких красавцев, они страх какие умные на самом деле. Наёмные совсем не то же самое да ты погладь его, что стоишь? Он не кусается.
Ольша робко присела у морды шитаки. Ящер прикрыл глаза белой плёночкой третьего века и всем своим видом демонстрировал, что робость человеческой женщины интересует его ещё меньше, чем внутренняя политика Румы.
Всё-таки решившись, Ольша робко тронула надбровные дуги ящера. Шитаки отреагировал на это с достоинством, то есть никак, и Ольша, осмелев, погладила жёсткую чешуйчатую голову. Брент, глядя на неё, посмеивался, а потом сунул в зубастую пасть металлическую пластину от поводьев.
Запрыгивай, добродушно сказал он, а потом без предупреждения подсадил её в повозку, просто подняв за талию: ни дверцы, ни лесенки здесь не было.
Сам Брент упёрся руками в борт и легко перекинул себя внутрь.
Пока Ольша отмирала, довольный собой Брент проверил, как закреплён навес, пересчитал сумку и мешки, намотал поводья на шест в центре «лодки» и, коротко его дёрнув, велел:
Ну, пошёл!
И меланхоличный ящер покорно двинулся вперёд, неслышно и довольно бодро, даже неожиданно для такого крупного и неграциозного на вид существа. Повозку здорово трясло, пригород Рушки тонул в осенней листве, день был погожий, а поднимать конструкцию нужно было только на следующий день пути, и Брент излучал такое довольство, что сопротивляться ему было невозможно.
И Ольша, поймав его взгляд, робко улыбнулась.
За городом мостовая сменилась грунтовкой, и трясти стало поменьше. Шитаки ровно бежал по дороге, ни на что не отвлекаясь и не вредничая, и внимания возницы не требовал, но Брент всё равно держался за рычаг и охотно объяснял Ольше, как управлять этой штуковиной.
Если резко дёрнуть на себя нет, не трогай это на крайний случай, тогда поводья натянутся, и ящер остановится. Шитаки чувствительны, и достаточно потянуть совсем чуть-чуть
Ольша держалась за рычаг обеими руками, а брентова ладонь лежала поверх, и он как раз направлял, показывая, как это: чуть-чуть.
Ладони у него были сухие и горячие. И хотя Брент не делал совершенно ничего смутительного, Ольше всё равно было отчаянно неловко. Успокаивало только ровное дыхание под счёт, на каждые восемь раскинуть силу по округе и собрать её снова, проверяя, нет ли по близости какой-нибудь твари.
А ты, получается, тан-жаве?
спросила Ольша, когда урок вождения, наконец, подошёл к концу.
Не, Брент потряс головой и улыбнулся. Ему очень шла такая улыбка, широкая, домашняя. Даже странно, что сурового и надёжного Брента так воодушевила какая-то ящерица! Только на половину. Мама тан-жаве, в Зиде это её родители. А папа столичный медик, уехал в Воложу по распределению, да и остался.
Ольша прикусила губу. Брент легко говорил о доме и семье, и можно было бы спросить что-нибудь ещё: про детство, про тан-жаве, да хоть бы и про байки про золотого буйвола. И ей, пожалуй, даже было интересно, да и чем ещё скрасить дорогу, кроме болтовни?
Но такие вопросы как будто требовали ответной откровенности, а говорить о себе после вчерашней-то попойки! было неловко.