Теперь в привычной выдумке поселилась фальшь, а у анекдота не было конца. Лек непременно брякнул бы что-нибудь про концы, но даже это услышать не получалось. Вместо этого тишина сказала голосом Лека:
Я умер, ты знаешь?
И Ольша вцепилась
зубами в палец и заплакала.
Засыпала Ольша, свернувшись и сжавшись, отчётливо отдельно от Брента, насколько это позволял тесный чердак. А проснулась всё равно у мужчины под боком. Хуже того, в этот раз его рука не лежала под головой, а ненавязчиво приобнимала её за плечи.
В первый момент, пока она ещё не очнулась полностью, было уютно. Тепло, надёжно, мягко. А потом она поняла, дёрнулась, завозилась, и наткнулась на внимательный взгляд серых глаз.
От этого Ольша замерла, окаменела.
Доброе утро, усмехнулся Брент.
Её колени упирались ему куда-то в бедро, а раскрытые ладони лежали на боку, и сквозь рубаху можно было оценить твёрдое сильное тело.
И-извините, пробормотала Ольша, не в силах разорвать взгляд, и медленно отстранилась. Я то есть
Брент безропотно убрал руку, она вскочила и так и не закончила непридуманное оправдание. Капитулировала в суматохе, даже не свернула своё одеяло, только кое-как скомкала его, схватила мешок и удрала вниз, чуть не навернувшись с лестницы. Сердце колотилось, как бешеное, норовило выпрыгнуть из груди прямо через больное горло и не успокоилось, даже когда Ольша проделывала все прописанные медичкой манипуляции и стирала бельё и рубашку.
Перепуганное сознание подбрасывало прогнозы один другого ужаснее, но ни один из них не сбылся. За завтраком Брент лениво рассуждал о стихийных конструкциях, и Ольша даже смогла поддержать этот разговор. Днём играли в клабор, пока не объявили стоянку, ночевать предстояло под открытым небом, и тогда Ольше впервые за всё время путешествия нашлось дело, она возилась с защитой вместе с другими стихийниками. Их работа даже пригодилась, когда ближе к рассвету лагерем заинтересовалась какая-то тварь, но её пришибли раньше, чем Ольша проснулась.
И следующие два дня прошли так же, спокойно и пусто. Брентов интерес исчерпывался неуместными ночными объятиями, которые она каждый раз собиралась, но так и не решилась прекратить, и тем, что он откуда-то брал для неё то кусок сладкого пирога, то печенье, а однажды даже мармеладку. Принимать их было неловко, а не принимать значило разговаривать, и на это у Ольши не хватало духу.
А на третий день они добрались до Рушки.
Глава 11
Глазела из своего угла настороженно, увлечённо выискивала ошибки в его рассуждениях о стихийных конструкциях, потом вдруг принималась отмалчиваться и раздражённо зыркать, ночью подползала греться и отбирала одеяло, а утром делала такое лицо, как будто это Брент бессовестно домогался приличной девочки. Как многие огневички, Ольша, похоже, обладала живым нравом, и сейчас он иногда выплёскивался из-под усталости и болезни.
С каждым днём Брент всё больше убеждался, что сделал правильный выбор. Тем более что девчонка оказалась дельной: когда Брент со скуки принялся ковыряться в давно брошенной схеме, переделывая её из двухчастной в трёхчастную, она сперва глазела молча, а потом буркнула:
В нотации узлов ошибка, и третий канал перегружен.
Напряжённый канал Брент видел и сам, а вот в узлах разобрался только с третьего раза. Для проработки конструкции вывешивали в воздухе ярким сияющим мотком ниток, и узлы в них помечались каждый своим цветом по порядку. Брент хорошо помнил только первые двадцать, дальше для него начинались неназываемые оттенки, которые можно было по необходимости подглядеть в справочнике. А эта надо же, заметила.
Ты небось у Цапли была в любимицах, ворчливо заметил Брент, прищуриваясь и перекрашивая узлы в правильные цвета. В глаза сразу же бросилась дисгармоничная линия недопустимого сочетания, а что с ней делать, так с ходу было бы не разобраться.
Она нахмурилась:
Цапля?..
Профессор Люв Цапкий. Вам не он читал начерталку?
Ольша смешно сморщила нос и вздохнула:
Он меня терпеть не мог! Говорил, я мало стараюсь
Брент только хмыкнул. Профессор Цапкий, возведённый в рыцари, кавалер ордена святой Лемены второй степени, автор монографии о геометрических решениях конструкторских задач и обладатель двадцати шести королевских патентов, был легендой Стовергской школы. Эта легенда была страшилкой, которой пугали студентов начиная с поступления. Характер у Цапли был дурной, и всех своих учеников он считал ни к чему не способными идиотами. Но девчонка, которая так легко находила огрехи в оформлении схем, должна была бесить его чуть меньше всех остальных.
У меня синестезия, помявшись, призналась Ольша, и Брент присвистнул. Некоторые синестетики считали, что у каждой
ноты есть размер, а Ольша, похоже, видела цветными стихии. Я просто вижу, что неправильно, некрасиво а с теорией не очень, я свой зачёт выпросила с третьего раза.
Всего-то с третьего раза это не «выпросила», это «завоевала», тем более что к уговорам и мольбам, равно как и к попыткам взять его измором, Цапля был совершенно глух. Бренту начерталка давалась трудно, но сейчас годы учёбы вспоминались с теплом и ностальгией. Он успел закончить до войны и даже немного поработать в бюро, а попав на Стену оценить вдобленные в голову знания.