Эрнани направилась к выходу, ей надо выходить раньше всех, школа далеко, приходится идти пешком почти через весь город отец запрещал ей использовать родовую карету вместе со всеми сводными братьями и сестрами.
Но не успела она сделать и двух шагов, как Он схватил ее сильной рукой за запястье.
- Положи на место, дрянь, - прорычал мужчина сдавленным от гнева голосом. - Воровка. Сейчас же положи.
Эрнани с ужасом посмотрела на отца, не отрывая глаз с жутковато расколотыми зрачками от рассерженного мужчины, сунула еду в его ладонь, лицо отца и без того каменное сделалось еще тверже, мужчина поморщился и с отвращением швырнул все собаке. Эрнани переступила с ноги на ногу, готовясь к удару.
- Что уставилась, а? - заорал он девушке, взмахивая руками. - Что уставилась, уродка, жалкое отродье шлюхи? Что во мне увидеть хочешь своими проклятыми глазами?
- Простите, отец, - промямлила девушка, поспешно отводя глаза «только бы отпустил, только бы не начал наказывать» - Она абсолютно не могла позволить себе пропускать школу.
Пронесло, отца отвлек управляющий, который своевременно обратился к отцу с каким-то глупым вопросом.
Эрнани воспользовалась удобным моментом и выскользнула на улицу, пробормотав слова бесконечных извинений.
Безжалостной чистоты небо раннего утра сулило голубую безбрежность да палящее солнце.
«Ну просто отлично, прогуляюсь до наступления
жары. Мир велик, - в который раз повторила Эрнани. Осталось только пятьдесят три дня и я уеду отсюда навсегда. Закончу школу с отличием, меня обязательно примут в какую-нибудь академию, там скажу им о...» - как можно позитивнее подумала Эрнани, стараясь игнорировать отчаянные постукивания пустого желудка в стенки живота, машинально потерла запястье - на запястье краснеющие полумесяцы, следы его пальцев, будут синяки. Она прислонилась к дереву, опустив голову на поднятую руку, с трудом сдерживая дыхание, чтобы дать себе хоть немного оправиться от пережитого ужаса. Утренний туман таял и призрачный Амонск приобретал очертания вокруг Эрнани. Старинный город в этой, благопристойной части, был выстроен из красноватого камня и вымощен булыжником весь, до последнего закоулка. А всего прекрасней он был на рассвете сверкающий прекрасным розовым светом. К востоку от центра высятся, как дворцы, дома старинных родов. Выше по течению на обоих берегах, соединенных тесно застроенными каменными мостами, встают купола и башни Дворца Раздумий Родов где судьбу Амонска и всего Угорского края решают главы двадцати трех родов. Ниже, под красными мраморными стенами и деревянными мостовыми, лепятся дома простолюдинов, как муравьи, собравшиеся у широкой реки Мсивы гетто Амонска.
Эрнани вздохнула. Пора было идти. Девушка пошла вниз с высоких кварталов к реке, вышла в районы торговцев. Здесь пахнет жаренным миндалем, потом, дымом, зверями и даже ночью никогда не смолкает гул голосов. Мимо по булыжникам протарахтела тележка мясника, где отчаянно визжали поросята, в клетках озабоченно кудахтали куры мужчина ранним утром торопился на рынок. Девушка посторонилась, и её чуть не окатила какаято горожанка, выплеснувшая из окошка наверху свой ночной горшок. Эрнани в последний момент успела отпрыгнуть. Голова кружилась от голода и разнообразных шумов оживающего города.
- Я так устала, - сказала она вслух. - Так устала. Зло встряхнула волосами. Ерунда, я выдержу!»
Эрнани разрешалось есть еду отдельно от всей семьи только на те деньги, которые она зарабатывала, работая подавальщицей в небольшом трактире ее еда часто была старыми объедками, от которых зачастую отказывались даже собаки. Никки и Джен старались подкормить ее незаметно, также, как кухарка Эдме и старый управляющий Вадм.
При мысли о еде у Эрнани слипся желудок, - со вчерашнего дня она ничего не ела.
Мать Никки, Эрнани и еще двух ее сводных старших братьев и сестры казалась безликой, как стертая монета, и даже ее присутствие оставляло ощущение пустоты. Всегда в черном, с жестким шиньоном на голове, мать, несмотря на свои тридцать девять лет, выглядела на все шестьдесят вечно мрачная, с поджатыми узкими губами, она всей душой ненавидела свою дочь.
Вся беда была в том, что Эрнани была бастардом.
Эрнани ничего не знала про своего настоящего отца. В какой-то момент она считала, что его не было и вовсе.
- Я - дитя чуда и волшебства! говорила она всем подругам в детстве.
Мать окутала начало земного бытия Эрнани таким туманом, такой тайной, а все родственники такой ненавистью и отвращением, что Эрнани выросла в уверенности: она не иначе как таинственная принцесса инкогнито, у которой вот-вот вырастут кружевные крылышки и она улетит к своему прекрасному отцу. Тогда она еще наивно верила, что тот таинственный незнакомец избавит ее когда-нибудь от всеобщей ненависти.
Но когда отец объявил, что его жена была изнасилована в лесу шиарцами и в результате появился уродский отпрыск, стало только сложнее.
В детстве Эрнани не было ни родителей, ни добрых бабушки и дедушки, ни дядьев, всегда готовых с ней поиграть. Родившись в старинном роде Локков, ей нельзя было называться их гордым именем. Даже само имя их рода звучало для нее непривычно, ибо всю свою жизнь Эрнани обходилась гораздо более прозаической фамилией, Локкард, что для всех означало в роде Локков появился бастард.