Или ему Анна-боярыня без надобности? Рядом с Аннушкой витязем быть просто, а вот боярыне нужен муж ей под стать. Лешка сам вверх рвется; после этого похода, видать, надеялся еще выше подняться, а тут я не Аннушка, а Анна Павловна Я-то ведь тоже на месте не стою И сама изо всех сил вверх выбираюсь, и подталкивают меня И он, так же как и я, не только себя, но и других не щадит Только вот у него это «не щадит» смертями оборачивается».
Хоть и прожила Анна более пятнадцати лет в воинском поселении, хоть и насмотрелась на то, с какой легкостью ратники и сами на смерть идут, и других убивают, но привыкнуть к их отношению к своей и чужой жизни так и не смогла. Женская суть не позволяла. Вот и сейчас, вроде бы поднявшись над обыденными, приземленными женскими хлопотами, умом осознавая, что те перемены, которые наваливались не только на Ратное, но и на все Погорынье, без крови обойтись никак не могут, она, тем не менее, по неистребимой женской привычке рвалась отвести погибель хотя бы от близких. И с изумлением понимала, что близкими для нее теперь стали не только ее дети или другие члены сильно разросшегося клана Лисовинов, но и все, кто обитал в крепости.
Отроки, которые по простоте душевной называли ее матушкой-боярыней, и не подозревали, как много это обращение меняло в ней самой. Она и в самом деле чувствовала себя сейчас Матерью и им, и девчонкам, и плотникам (даже скандальному Сучку!), и наставникам. Неважно, что покалеченные воины все, как один, старше нее годами все равно они ее дети, она за них за всех в ответе, всех сберечь должна!
«Не страшно, говорит Убивать и умирать не страшно Для воина может быть. А ты, матушка, готова с таким смириться? Пресвятая Богородица, Ты сама мать, все мы дети Твои! Вразуми, Царица Небесная! Ну что я не так сделала, что не так говорила, почему не понял он моей тревоги? Подскажи! Что еще мне нужно в себе переступить, чтобы на нужную дорогу выйти?
Сколько советов выслушала, сколько сама передумала, а то одно боком выходит, то другое. Только-только что-то получится и опять лбом об стенку колочусь!
Неужто и впрямь к Нинее на поклон идти?»
То, к чему подталкивал Филимон, что почти приказывал Аристарх, постепенно вырастало в осознанную потребность: надо
учиться не просто боярскому делу. Мужи ей много чего умного подсказывали, но и слепо их слова принимать нельзя: не все мужские советы для женщины подходят. А научить женскому боярству, женской власти одна только боярыня Гредислава Всеславна и могла. Великая Волхва Велеса.
«Господи, страшно-то как! Пресвятая Богородица, укрепи дух мой!»
Оставив после бессонной ночи часовню и неспешно пройдя по еще тихому крепостному двору, Анна поначалу решила, что обозналась в предрассветном тумане. Подошла поближе и в самом деле, на лавке сидел Филимон. Старый наставник спал мало: то раны мучили, то ломота в костях одолевала, то бессонница привязывалась. Вот и сейчас боярыня не поняла, просто так ли он сидит с прикрытыми глазами, задремал ли, прислонившись спиной к теплой стенке кухни, или
«Неужто меня тут караулит? С него станется»
Хотела потихоньку пройти мимо, чтобы не потревожить покой старика, но он внезапно зашевелился, передернул плечами, открыл глаза.
Что, Анюта, с Лехой поругалась?
Ну не то чтобы поругалась так как-то
«Уже, поди, вся крепость знает А ты чего ждала? Стала бы я в часовне всю ночь торчать, если бы у нас с Лешкой все вчера сладилось»
Угу, Филимон вздохнул так, будто уже сотый, если не больше, раз повторял одно и то же. Ты его неосторожностью попрекнула, а он не внял, да еще и сгрубил. Так?
Я не только его я вообще про всех наставников говорила! Ни один ведь целым не вернулся, какой же это пример отрокам? на Анну снова накатила давешняя обида.
Она начисто позабыла свой крик: «Ты обо мне-то подумал, когда полез?!». И не обманывала старика, а была непоколебимо уверена, что разговор шел обо всех наставниках сразу: у женского разума своя правда.
Ай, молодчина! Филимон, похоже, приятно удивился. Истинно боярыня! А он, значит, не внял?
А как же? Баба, вишь, в его воинские дела встревает! подхватила Анна, почувствовав поддержку и сочувствие. Невместно дуре
Ну, незнание не есть дурость
Это чего же я не знаю? Я вдова десятника и невестка
Вот это дурость и есть! перебил Филимон. Ежели решила, что все знаешь и обо всем судить можешь, значит, дура!
Анна сама себя кулаком за душу схватила, чтобы не сорваться на крик, такими неожиданными и обидными показались последние слова старого воина, но удержаться от язвительного тона не смогла:
И что же это такое тайное мне неведомо?
А вот загибай-ка пальцы давай-давай, а то у меня, вишь, руки заняты, Филимон кивком указал на сложенные на клюке ладони. Перво-наперво, Анисим. Знаешь, Анюта, про то, кто в бою выживет, никогда не угадаешь. Самый бывалый воин тебе этого не скажет. А вот кому суждено погибнуть Случается такое: глянешь, и сердце застынет. У него на лице тень не смертная, нет, а не знаю даже, как и сказать тень безнадежности, что ли. Смотришь и понимаешь не жилец. Беречь такого бесполезно, хоть в обоз его отошли, а он и там либо споткнется да голову расшибет, либо куском насмерть подавится, либо еще что-то с ним стрясется, порой и вовсе глупое, а сгинет. И ничего с этим не поделаешь.