- Сделай же что-нибудь, - прохрипел козёл, выплёвывая ленту изо рта, - чего глазами хлопаешь?!
Я не люблю, когда на меня кричат, сразу теряюсь и начинаю делать глупости. Вот и сейчас вместо того, чтобы развеять чары, я ухватилась за кончик ленты и что было силы дёрнула её на себя. Освободить пленника не получилось, зато обезумевшая верёвка обратила внимание на мою скромную персону и в считанные секунды обвила меня с ног до головы, сделав похожей на тряпичную куклу.
- Радуга, - голос Огнецвета смело можно было разливать по флаконам и продавать как смертоносное зелье, гарантированно истребляющее всё живое на три деревни окрест, - предполагалось, что ты меня освободишь, а не разделишь мою скорбную участь. Тоже мне, верная супруга, готовая быть рядом и в горе, и болезни!
- И в горе, и в радости, - пропыхтела я, тщетно пытаясь освободить руки.
- С такой удачницей, как ты, о радости можно забыть, - фыркнул Огнецвет, делая попытку презрительно отвернуться.
Лента моментально перехватила горло козла и сдавила так, что он отчаянно захрипел, беспомощно тараща глаза и нервно прядая ушами. А вот не буду ему помогать, пусть сам выбирается, раз такой умный! Я попыталась гордо отвернуться, но проклятая лента, словно только того и дожидаясь, обвила моё горло и стиснула так, что у меня в глазах потемнело. Я отчаянно забилась, пытаясь вырваться на свободу, сделать хоть крошечный глоток воздуха, но лишь сильнее затягивая на себе путы. Помогите, эй, кто-нибудь, освободите меня, я жить хочу!!! Сознание всё-таки явило милость и оставило меня, подарив напоследок полное скорбной горечи понимание того, что Огнецвет всё-таки был прав. Паршивая из меня ведьма
Глава 5
Кряхтя как столетняя бабка, о которой позабыли все, включая смерть и даже некромантов, я кое-как разлепила ресницы и сделала героическую попытку осмотреться по сторонам. К моему тихому ужасу первое, что я увидела, были пронзительные светлые глаза и острые рога, моментально пробудившие в памяти воспоминание о Райшаве, злом демоне, встречающем после смерти души самых злых колдунов и безжалостных некромантов. Мамочка милая, да за что же меня к этому демону-то?! Я же и не делала ничего плохого почти, наоборот, старалась помогать всем, кто ко мне обращался!
Я тоненько завыла от страха и попыталась бежать, но острые копыта демона больно вонзились мне в грудь, пригвоздив к земле.
- Мама, - затравленным крольчонком пискнула я, трусливо зажмуриваясь.
- Да, Радуга, знатно же тебя приложило, - раздался насмешливый и до омерзения бодрый голос, который я рядом с собой и при жизни-то не особенно слышать хотела, - меня по-разному девки называли, но чтобы мамой
Так, секундочку, что-то Огнецвет слишком жизнерадостный для покойника, по чью грешную душу пришёл демон! Я осторожно приоткрыла глаза, стараясь, подобно героиням приключенческо-романтических книг, посмотреть через завесу ресниц, но то ли ресницы у книжных героинь длиннее и гуще, то ли начальник стражи наблюдателен просто до неприличия, но мой манёвр разгадали. Острые копыта опять испытали на прочность мои рёбра, а ухо опалило жаркое дыхание:
- Хорош дохлой прикидываться, если горожане решат, что их ненаглядную ведьму убить хотели, они же бунт учинят. А я не в том состоянии, чтобы народные волнения усмирять, да и стражники вряд ли поймут моё блеяние.
- Можно подумать, ты раньше часто бунты усмирял, - прокряхтела я, кое-как приподнимаясь на локтях.
- А кто, по-твоему, прекратил гонения на парфюмеров, когда от вони нестерпимой по всему городу птица дохнуть начала и дети заболели?
Я не ответила, у меня были заботы важнее, чем продолжение бессмысленного спора: я пыталась встать и не рухнуть лицом в грязь.
- Очнулась, - вешним громом пророкотала у меня над ухом Сладислава, и меня стремительно рванули вверх, словно морковку из грядки. Хвала силам света, очнулась болезная! Эй, бабы, хорош голосить, тащите ведьмочке нашей молочка парного да укрывальце потеплее! А вы, мужики, креслице принесите, то, моё любимое, дубовое, да скамеечку под ноги найдите, чай, господарыне Семицвете тяготно сейчас на ногах-то стоять. Малийка, а ты давай, живой ногой к булочнику за творожниками. После таких потрясений самое оно, пирожков с молочком поесть.
Вокруг меня словно волшебный вихрь завертелся. Я и охнуть не успела, как уже сидела в массивном кресле, завёрнутая в пушистое лёгкое покрывало, в одной руке у меня исходила парком большущая кружка молока, а в другой был зажат золотистый от масла хрустящий творожник. Огнецвет, вымытый, причёсанный и заглаженный мало не до проплешин, вольготно развалился рядом, лениво, по одной, скусывая с кисти крупные тёмно-красные виноградины, страшную редкость, за которую на рынке в базарный день платят полновесным золотом.
- Вот, господарыня ведьма, - мне на колени бухнули магическую книгу, кокетливо перевязанную ленточкой, - книжица ваша в целости и сохранности, даже не сумлевайтесь. Страницы почищены, обложечка протёрта.
При виде ленточки я невольно передёрнула плечами и потёрла всё ещё саднящее горло.
Да, правильно наставница по пакостничеству говорила: нельзя отвлекаться во время волшбы, иначе можно и костей не собрать. Я задумчиво погладила книжный переплёт и решила, что Огнецвет вполне потерпит, пока я буду наслаждаться молоком и пирожком. Когда как, но в данный момент у начальника стражи не должно быть никаких претензий к своему козлиному облику. Только вот сам Огнецвет считал иначе. Он проглотил ещё одну виноградинку, сыто зажмурился, почёсывая бок рогом, а потом тюкнул меня копытом по ноге: