Я устремил внимание прочь из леса. Городские стены Греи отделял от леса пустынный тракт, поросший низкой травой, отчего каменные возвышения выглядели еще величественнее. В окне на вершине Башни Восхода, словно в ответ на зародившийся интерес, вспыхнул факел. Пламя было неподвижным и потому в окружении тьмы помещения напоминало яркий зрачок на фоне темной радужки; я поежился, представляя, какому страшному зверю мог бы принадлежать подобный взгляд. Индис ткнул меня в плечо, привлекая внимание.
Сегодня пришлось снова сидеть на совете пожаловался он, встряхивая облако упавших на лицо рыжих кудрей. Неудивительно, что в Арруме такая скукота! Двадцать членов совета, и все старше четырех сотен лет. Нужен кто-то молодой, чтобы вдохнуть в них жажду жить.
Если проявишь инициативу, твоя мать будет счастлива.
Нет-нет-нет, тут же запротестовал эльф. Я никогда. Но ведь мечтать не вредно, не так ли?
Я предложил рассказать друг другу о самых смелых мечтах, когда-либо посещавших наши умы, но с тех пор до самого рассвета не произнес ни слова. Индис рассуждал, что будет, если бабочки станут размером с птиц, а птицы придут на замену лошадям, и мы сможем пролетать над океанами за считанные часы вместо того, чтобы неделями бороздить волны бескрайних океанов. Затем он вспомнил о никудышней прочности ягодной оболочки и долго рассуждал, какая толщина шкурки позволила бы без опасений складывать плоды друг на друга и в то же время не прикладывать усилий для ее раскусывания.
Энергия, сочащаяся из самых недр его души, казалась неиссякаемой. В какой-то момент по пути домой я перестал различать в его трели слова, воспринимая ее как колыбельную, сопровождающую меня до постели. Как только голова коснулась подушки, а дерево кровати приветственно скрипнуло, голос затих, теряясь в водовороте туманных, запутанных снов.
В тот день матери чудом удалось спасти меня от повышенного внимания со стороны сестер. Проснувшись, я даже не обнаружил следов их тихого пребывания в моей комнате: обычно оно выражалось в передвинутых вещах и разбросанных повсюду стрелах. Оружие слишком привлекало их, что насторожило бы меня, не будь они слишком малы даже для того, чтобы суметь держать в руках лук.
Отец считал, что лучшим оружием является слово, и потому тщательно прятал имеющееся у него снаряжение. Я нашел его лук лишь однажды. Напугавшись, что он не даст мне как следует рассмотреть его, я сбежал, даже не подумав взять с собой стрелы. Каждый раз, когда я, маленький и беспомощный, рыдал из-за невозможности отправиться на охоту с Индисом будучи старше, он взял оружие в руки куда раньше меня, чем не переставал хвастаться, отец снисходительно гладил меня по голове и повторял одну лишь фразу: Твое время придет. К 15 годам учителя при Дворце Жизни действительно начали учить меня и моих сверстников стрельбе, и я был крайне разочарован, когда ареол таинственности и запретности оказался разрушен.
Натягивать тетиву и отправлять стрелы в полет, тем не менее, оказалось мне по нраву. Долгие годы это было единственным занятием, за которым я мог спрятаться от детской скуки, а затем от тоски, что душила меня после смерти отца. Сама возможность убийства кого-то за пределами охотничьих вылазок пугала меня до дрожи в коленях, однако многочисленные
истории на страницах летописей упорно пытались убедить меня в неправильности этих чувств. В масштабах веков и тысячелетий жизнь ничего не значит. Смерть вот, что заставляет историю избирать самые петляющие тропы.
Путь до Дворца Жизни был усеян мириадами светлячков. Величественное сооружение, возведенное из подаренного горными эльфами камня, едва не доставало до облаков; многочисленные башни с остроконечными крышами казались лестницами в небеса, а выглядывающие с верхних балконов лица будто бы напоминали, кто из нас находился к богам чуть ближе, чем другие.
Перекинутые через ущелье мосты соединяли дворец с цветущей поляной, на которой мы расположились, удобно устроившись в тени раскидистого дуба и вдыхая запах примятой летней травы.
Индис
Бэтиель долго решалась произнести хоть слово, потому ее тонкие брови уже несколько минут безуспешно пытались дотянуться друг до друга, делая лицо по-детски серьезным. Индис повернулся на звук ее голоса, ожидая, пока та закончит фразу.
Если бы сегодня был последний день твоей жизни, что бы ты сделал?
Напился бы вусмерть и рассказал всем, что я о них думаю, в следующее же мгновение ответил он. Без прикрас.
А я бы призналась кое-кому в любви, вздохнула эльфийка. Это освободило бы мою душу от оков.
Бывшие очевидными чувства девушки не нуждались в словесном облачении; мы с Индисом имели наглость подшучивать над ними, но лишь между собой, в обществе делая вид, что тайна по-прежнему принадлежит лишь ее обладательнице. Я лежал на бедре Бэт, устремив взгляд в проглядывающее между ветками небо, и, ощутив хоть и не физическое неудобство, заерзал.
А ты, Тер?
Не знаю, честно ответил я. Пожалуй, предпочел бы не знать, что он последний.
Глупо, отрезала Бэт.
Зато естественно. Богиня не высылает предупреждений.