И ладонью вверх по руке провёл, скользнул по плечу и по спине до талии. Таскув шагнула прочь, но он отстраниться не дал, к себе притянул. Застрял в груди сухой комок, вздрагивающий от гулких ударов сердца.
Глупости ты удумал, Смилан Отомашевич. Пусти!
Но воин и не послушал: сверкнула на его лице сквозь темноту белозубая улыбка, и дыхание, горячее, дурманящее, пронеслось жаром по скуле. Таскув упёрлась ладонями ему в грудь, а он второй рукой обнял и приподнял над землёй легко, словно не весила она ничего.
Сама ты себя не знаешь, пташка, шепнул, прижимаясь губами к шее, и вдруг снова на ноги поставил.
Вмиг пропали его объятия и по взмокшей спине пробежал озноб. Таскув огляделась: оказалось, что рядом никого и нет, а вокруг лютое ломное место. Непонятно даже, как сюда забраться можно было, не сломав себе ничего. Поваленные