Каких, мать твою, дел? Здесь? Что я могу тут себе запланировать? В проклятой изоляции?
Вопросы не озвучиваю, потому что вряд получится их не проорать.
Как Такеши? вместо этого спрашиваю я.
Ну-у тянет Майя. Он все держит под контролем. Не волнуйтесь.
Может, мне тоже разработать расписание? Ответочку для него в благодарность. А ты передашь.
Какое расписание? любопытствует женщина.
Время, когда я снова буду его душить.
Это предположительно шутка. Но Майя бледнеет так, словно я уже сейчас на ее глазах ломаю Такеши шею.
Я передам! пищит она и стремглав летит к выходу.
Все очень и очень запущено.
Окликаю ее за мгновение до того, как она собирается выскочить в коридор.
Мне нужно, чтобы вы кое-кому позвонили. Пусть прибудет сюда в течение двух часов.
Приканчиваю суп и тащу принесенные Майей вещи в душ. Помещение походит на белый короб с множеством кранов. Выданные мыло, гель и шампунь едва источают запах что-то травяное, может, даже мята. И чуть-чуть цветов. Губка настолько невесомая, что, когда провожу ею по телу, не ощущаю прикосновений.
Плачевный видок. Скелет, обтянутый тонким кожным покровом, и то выглядел бы привлекательнее.
Разглядываю себя в зеркале. Следы от игл. И почти затянувшиеся шрамы на животе. На тех местах кожа светлее. Так они извлекали плод. Покромсали меня, будто мясную вырезку.
Впиваюсь зубами в нижнюю губу. Никогда еще желание зарыдать не было во мне столь сильным. Но тогда бы мне захотелось отыскать утешения. Уткнуться в чью-нибудь грудь. Ощутить нежные прикосновения к голове, ласковые пальцы, забирающиеся глубоко в густоту локонов.
Сэмюэль всегда делал это для меня.
Утешал. Хотя я никогда и не была такой уж плаксой.
Сейчас моей опоры, моего утешения не стало. Я совершенно одна.
Не время рыдать, Лето.
Не время сдаваться.
В шкафу, стоящем в углу, обнаруживаю платья. В большинстве своем сарафаны из летящей ткани светлых расцветок. Выбираю голубой на тонких бретельках. Нигде не пережимает, нигде не стягивает. В нем выгляжу да и чувствую себя тощим ребенком.
Не то чувство, во власти которого желаешь находиться в рассвете своих восемнадцати лет.
Ах да, не восемнадцати
Опять поджимаю губы. Если тут везде понатыканы скрытые камеры, то людишек по ту сторону ждет все, кроме вида моих слез.
Сверяюсь с часами. Еще есть время до прихода того человека.
Во время бесцельных прогулок по комнате нахожу еще одну дверь справа от окна. Она приводит меня в освещенный кабинет, напоминающий стерильно чистую переговорную. Большой общий стол и несколько
стульев вокруг. Отсюда тоже ведет дверь, но она заперта. Две стены, кроме внешней и той, что является частью комнаты отдыха, откуда я и пришла, наполовину стеклянные. Прозрачные панели прикрыты белыми жалюзи. Я вижу отблеск стекла сквозь пластины.
От нечего делать не спеша открываю одну из импровизированных шторок. И тут же отшатываюсь от неожиданности.
С той стороны к стеклу прилипло маленькое лицо. Нос сплющился в пятачок, а небесно-голубые глаза горят. Копия моих теперь уже никаких сомнений. Бледные ладошки жмутся к поверхности, будто намереваясь выдавить всю панель целиком. Эли жадно рассматривает меня.
Сопляк опять сюда заявился?
За спиной мальчишки еще одна комната что-то вроде помещения для ожидания. Диван, пара кресел и столик, на котором лежит планшет, несколько раскрытых книг и тетрадей.
Учил уроки? А потом услышал, как я копошусь с другой стороны, вскочил и прилип к стеклу? Как липнет и сейчас. А я словно экзотическая зверюшка в клетке зоопарка, на которую пялятся и которую без конца фотографируют.
По телу проходит холодок и скрывается где-то в макушке.
Кривлюсь. А лицо сопляка озаряет улыбка. Он вдруг спрыгивает с кресла, на котором стоял на коленях, и несется к рюкзаку у стола. Что-то выдергивает из него и бежит обратно вприпрыжку.
Со стуком к стеклу прижимается какая-то пластина. Приглядываюсь и узнаю книженцию про зайчика-монополиста. Эли вновь прижимается к стеклу, плюща нос.
итай
Хмурюсь. Он что-то говорит мне, но стеклянные панели, похоже, намного толще, чем кажутся. Его голос звучит глухо.
Но мальчишка не сдается. Видя непонимание на моем лице, набирает в грудь побольше воздуха и повторяет громче.
Почитай мне, мамочка!
Проклятье!
Дергаю за шнур так, что едва не срываю жалюзи. Раздражающее личико скрывается за рядами из ударяющихся друг о друга белоснежных пластин. Тяжело дыша, чуть ли не бегом возвращаюсь в отведенную мне комнату и захлопываю створку.
Проклятье! Проклятье! Проклятье!
Стук в дверь выводит меня из болезненного транса.
Наконец-то. Он пришел.
Теоте Стар.
ГЛАВА 13. КТО-ТО СУЩЕСТВУЕТ
На пороге стоит мужчина. Тео всегда трясся над своим телом, окружая его завидной заботой, поэтому вид у него вполне цветущий. Хотя и прошедшие годы не преминули отщипнуть себе кусочек. Русые кудри по-прежнему напоминают пушистый покров одуванчика, но кое-где виднеются белоснежные локоны седины. Привычка морщить лоб в особо эмоциональные моменты тоже оставила след в виде переплетения глубоких морщин, да и под глазами залегла синева, которая возникает чаще от длящегося годами переутомления.