Я верю ей. Четыреста пятой уже исполнилось семнадцать. Ее выбирало столько клиентов, что, держу пари, она и сама сбилась со счета.
Будет безумно больно. И, наверное, заболит спина. Впрочем, я и так ее уже не чувствую. Заледенела окончательно. Но, судя по всему, это только сильнее будоражит господина Свина. Как и вся обстановка вокруг. Влажность, запах разложения, холод.
Неподвижное тело девочки.
Желания клиентов всегда отличаются разнообразием.
Мне нужно отгородиться от реальности, потому что Свин успел полностью задрать подол моего платья и уже начинает цеплять пальцами-мешочками мое белье единственную вещь, которая способна похвастаться чистотой. Госпожа Тай порой расщедривается на плохенький комплектик как раз к таким случаям.
Не получается погрузиться во тьму. Внизу становится холоднее. Да еще и Свин, глядя на меня, принимается причмокивать вздувшимися губами.
Вот бы все закончилось побыстрее. Хочу вернуться к Четыреста пятой и принести ей чай. Добыла заварочные листики у торговца из лавки с мелочевкой. Наверное, ей понравится
Господин Свин наклоняется ко мне. Из-за задранного подола и согнутых его стараниями коленей я вижу только его встопорщенный хохолок на макушке.
Плохо дело. Не могу думать о черноте, как советовала Четыреста пятая. Мне безумно страшно и сильно тошнит. Но желудку не от чего избавляться. Достойна еды я буду только тогда, когда исполню желание клиента.
Шестерочка
БУБУЦ!
Успеваю увидеть только какую-то тень, а потом мой клиент почему-то улетает в сторону. Забываю о том, что нельзя шевелиться, и внимательно смотрю на представшую картину. Господин Свин сидит у стены и жалобно мычит. Его щека вжимается в кирпичную кладку, а в другую щеку упирается подошва маленького белого кроссовка.
Фигура, которую ранее я приняла за тень, поворачивается в мою сторону.
Белобрысый мальчишка. С глазами оттенка золота. Свитерок, пиджак, брючки, все такое чистое и белоснежное. Ему лет восемь-девять. Не успеваю задуматься о несуразности пребывания кого-то настолько чистенького посреди смрада темной подворотни, как кто-то осторожно оправляет мое платье и, удерживая за плечи, мягко приподнимает меня.
Как ты, дитя?
Тот чистенький мальчик похож на этого мужчину. Мне мерещится, что он сияет.
Безумно красивый. И держит меня, будто хрупкое стекло.
Молчу. Слишком заворожена сияющим образом.
Как тебя зовут? Мужчина не теряет надежды меня разговорить.
Шестьсот тридцать седьмая. Решаю показать ему идентификационный знак на затылке, но не знаю, как это провернуть. Мне уютно в его объятиях, шевелиться и вовсе не хочется.
Настоящего имени нет?
Моргаю в знак отрицания. И он на удивление точно понимает то, что я хочу сказать.
Может, выберем тебе имя? Чтобы ты смогла избавиться от Шестьсот тридцать седьмой. Пусть она останется здесь.
Выберем. Никак не могу сообразить, что чувствую. Мне нравятся руки этого мужчины.
Скажи мне, что ты любишь?
Солнце, отвечаю, практически не задумываясь. Тепло.
Тепло, что источают его ладони.
Мужчина улыбается. Его улыбка самое лучшее, что я видела в жизни.
Тогда твое настоящее имя Лето. Он проводит рукой по моим грязным волосам. Здравствуй, Лето. Добро пожаловать в твой первый день.
ГЛАВА 2. СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА
Где-то на задворках слышится шум. Чувствую, как морщится лицо, отражая мою реакцию на громкие звуки. Голова и так гудит, да еще и эти шумовые эффекты дико терзают. Я словно нахожусь на дне
глубокого водоема, и кто-то занудный и надоедливый раз за разом пытается докричаться до меня. Вот бы шандарахнуть надоеду битой, чтоб заткнулся.
Что же Ах да, помню. В меня выстрелили. Нет, не так. Целью был Сэмюэль. Зажали наш автомобиль на мосту. А потом кто-то выстрелил Не те гады, что образовали заслон. Наверное, снайпер А я заслонила его. Мужчину, которого безумно люблю.
Помню, что мне пробили грудь. И сразу темнота.
Хочу пощупать пораженное место, но не могу и пошевелиться. Нелегко двигаться под толщей воды.
Воды ли?..
Лицо горит, а губы пересохли так сильно, будто я неделю держала их в пустынных песках. Веки слишком тяжелые, не могу контролировать тело. Чувствую пока только лицо: щеки, губы, уши. Слушаю шум. Он постепенно нарастает, и я жду, пока в этих адских отзвуках возможно будет хоть что-то разобрать.
А вдруг от меня осталась только одна голова? Я словила пулю и откинула копыта. Вдруг это такое развлечение прямиком из Ада? Пересылать грешников по кусочкам через адскую почтовую связь?
Бредово. В Рай и Ад верила Четыреста пятая. Она вообще любила сказочки и при каждом удобном случае тырила книги. Как же давно это было.
Тамара тоже обожала поболтать об ангелах и всяких там демонах. Во мне ни капли романтичности, но сейчас я даже жалею, что так часто подтрунивала над ней. И вот я абсолютно дохлая. А у меня даже секса никогда не было. Не то чтобы не предлагали. Зажать в школе в углу милое дело, да и я по морде ничего так. Глазами особенно горжусь. Голубые-голубые, аж саму жуть берет. Вот только меня никто, кроме Сэмюэля, не интересует.
Как так? Что за дерьмище? Ведь мне только-только восемнадцать исполнилось. Имею уже моральное право бессовестно соблазнять лучшего в мире мужчину. Еще бы этот брат-недоносок не лез под руку, и все было бы чудесно.