Тетушка с Пруденс переглянулись, и мне не слишком понравилось выражение молчаливого сговора на их лицах. Наверное, я бы вступила в спор с доктором, пытаясь доказать, что он немного преувеличивает опасность обычной простуды, но я действительно слишком плохо себя чувствовала.
Надеюсь, вы не откажетесь составить компанию за чаем такой пожилой даме, как я? Тетушка неожиданно ловко подхватила доктора Уилмора под руку и повела его к выходу из моей спальни.
Доктор, принявшийся уверять тетушку, что она в отличной форме и совсем неподвластна годам, ничуть не протестовал.
А дальше потянулась долгая неделя, заполненная однообразными, размеренными днями, с неизменным приемом лекарств по расписанию, составленному доктором и не менее обязательным прозрачным куриным бульоном на обед. Каждый из дней, казалось, тянулся целую вечность. После обеда ко мне в спальню наведывалась тетушка и устраивалась в кресле рядом с кроватью поговорить. В дни, когда к вечеру у меня поднималась температура, я чувствовала себя уставшей и слабой, поэтому могла лишь слушать. Тетушка Гасси рассказывала о своем детстве, проведенном в Адам-холле, и об отрочестве в «Пансионе мадам дю Террайль». А еще о том, как они подружились с баронессой Фредерикой, которая тогда была просто Фике, и о проказах, в которых они обе принимали деятельное участие. Когда я почувствовала, что силы потихоньку возвращаются, то продолжала лежать тихо, не желая, чтобы эти вечерние тетушкины монологи прекращались. Моим родителям мы, по негласному уговору, не сказали о болезни ни слова.
После того, как тетушка, обняв и поцеловав меня на ночь, уходила в свои комнаты, я страдала от безделья. Хоть Пруденс и принесла мне из библиотеки один из недочитанных романов в розовой обложке, но даже сосредоточиться на чтении мне было тяжело. Я с трудом преодолевала страницу или две и откладывала книгу в сторону. Каждый раз Прю воспринимала это как сигнал, забирала книгу и выходила из спальни, выключив свет и пожелав мне шепотом спокойной ночи. Я же еще долго лежала без сна, глядя в окно на падающий снег и слушая, как затихает постепенно отходящий ко сну дом.
Мне было жарко: казалось, что тело мое состоит из шоколада, да и тот стал тягучим, мягким и податливым. Веки мои отяжелели, и глаза закрылись сами собой. Прикосновения чужих прохладных губ были осторожными, даже робкими никакой настойчивости, никакой агрессии. Это было очень хорошо, очень правильно, но мне было этого недостаточно я горела, плавилась и хотела большего. Пришлось отстраниться и открыть глаза.
В моем сне у Рауля был растерянный вид, а идеально уложенная прическа растрепалась. Я спала, знала об этом, и не желала просыпаться, поэтому решительно взялась за шелковые лацканы фрака и попыталась стянуть его с мужских плеч. Фрак сопротивлялся, но совместными с Раулем усилиями мы выиграли эту борьбу, спрятав стеснение за тихим смехом. Следом отправился скомканный галстук и жилет, пуговицы на котором чудом пережили мой энтузиазм. Я запрокинула голову и утонула в светло-зеленых глазах, в который раз подивившись и необычному их оттенку, и золотистым искоркам, вспыхивающим в глубине. А потом прохладные губы снова коснулись моих, скользнули по щеке, скуле, и стали спускаться вниз. Я обхватила Рауля за шею, запустив пальцы в короткие волосы на затылке, позволяя мужским губам спускаться все ниже.
Мила-а-а, выдохнул Рауль, и тут же принялся повторять неожиданно высоким, женским голосом, с каждым разом все громче. Миссмила-а-а! Мисс Мила?! Мисс Мила, что с вами?
Я застонала и попыталась спрятать голову под подушку.
Мисс Мила, вы бредите?! Встревоженная Пруденс тронула меня за плечо, и с меня тут же слетели остатки сна.
Брежу? Встревоженно уточнила я, чувствуя, как краска заливает щеки и представляя, что именно могла услышать моя камеристка, так не вовремя разбудившая меня.
Вы говорили во сне, подтвердила Прю. Правда я не поняла ни слова. Наверное, это по вашему, по-изначальному, как вы иногда говорите. Я ужасно перепугалась! Мисс Мила, как вы себя чувствуете? У вас жар?
Все в порядке, Пруденс, вздохнула я. Я вполне сносно себя чувствую. Не бери в голову иногда я разговариваю во сне. Это был просто сон.
Когда доктор Уилмор, осмотрев меня в следующий понедельник, удовлетворенно крякнул и сообщил тетушке, что пациентка вполне здорова,
но её стоит беречь от сквозняков и обязательно продолжить давать витамины, я поняла, как мало иногда нужно для счастья. Например, получить возможность выбраться из опостылевшей за эти семь дней кровати.
А прогулки? Уточнила я у доктора, с трудом сдерживая порыв выскочить из кровати в одной ночной сорочке и исполнить боевой танец каких-нибудь воинственных племен доколониальной эпохи. Мне можно гулять?!
Доктор взглянул на меня, потом переглянулся с тетушкой.
Противопоказаний нет! Но вы должны быть тепло одеты!
Я прослежу, тетушка величественно кивнула, и я поняла, что она обязательно проследит.
Так что весь полет до Остинвилля, куда тетушка везла меня на рождественскую ярмарку «развеяться после недельного затворничества», я чувствовала себя скорей капустой, чем человеком. И если против шубки с меховой шапочкой, муфты и теплых сапожек я ничего не имела, то вот теплое белье, которое мне пришлось надеть, ужасно смущало.