Дан!
Он повернулся. Она улыбалась ему. Ее щеки были такие розовые, ее светлые волосы такие мягкие и пышные, ее полуоткрытые губы такие свежие и привлекательные, и все ее молодое тело было так хорошо сложено, а белая шея с кокетливым голубым бантиком так соблазнительна, что молодой человек, ничего раньше не знавший о женских чарах, мгновенно отбросил свои тревоги, и сердце его усиленно забилось.
Ты меня за все это время еще ни разу не поцеловал, Дан, сказала она, не двигаясь.
Он подошел к ней и послушно поцеловал ее.
В воротах, ведущих во двор викария, он встретился с мистером Алоизием Глимом.
Что за чудеса? Вы в этом доме? изумленно воскликнул мистер Глим, протягивая ему руку. Годдар и викарий, кажется, никогда не симпатизировали друг другу.
Я собираюсь жениться, просто пояснил Годдар.
Депутат пожал плечами, опустил трость и неодобрительно посмотрел на своего собеседника.
Для чего вы это делаете? Вы должны были бы, как огненный столп, пройти по всей стране, а теперь вы будете потухшей головешкой. Я это знаю. Вернитесь сейчас же к викарию и скажите ему, что вы вовсе не собираетесь жениться, и что это было будто бы только поводом зайти к нему.
Даниэль засунул руки в карманы и покачал головой. Тень досады мелькнула на его смуглом лице. Замечание Глима было, может быть, ближе к правде, чем он думал
Конечно, это не мое дело, продолжал Глим тоном извинения, но все-таки для вас было бы лучше обождать принимая во внимание перемену вашей судьбы, когда перед вами столько возможностей. Ну что же, люди должны жениться. Весьма вероятно, что и я в конце концов женюсь и даже, может быть, в скором времени.
Он покрутил свои усы с таким видом, как будто он и сам уже готовился к этому шагу.
Могу вас уверить, что это нисколько не помешает моим планам! сказал Годдар.
Это хорошо. Ради бога, сделайте так, чтобы это не помешало вашей работе. Но женитьба это функция двух независимых переменных, как говорится в дифференциальном исчислении и чертовски трудная функция. Во всяком случае, если вы уже окончательно решили, желаю вам счастья.
Они пожали друг другу руки и расстались. Годдар медленно побрел домой.
В словах депутата снова зазвучала нота предупреждения та самая нота, которая слышалась в словах капитана день тому назад, и та же самая, которая звучала и в его собственном сердце.
Но ведь я был бы негодяем, если бы поступил иначе, подумал он. Другого выхода, однако, нет! я сам совершенно сознательно избрал свою участь.
Я чертовски рад, громко сказал он самому себе, размахивая тросточкой. Я всегда буду идти прямым путем, что бы ни случилось.
Три недели спустя они были обвенчаны и подвенечное платье Лиззи, к ее несказанной радости, было полностью описано в «Сеннингтонском Еженедельном Вестнике».
IV.
Парламентская сессия как раз началась, отвечал мистер Глим, придвигая свое кресло ближе к камину. Мы можем
заранее обещать вам много новогодних новостей.
Вы их зовете новостями? спросила лэди Файр. Они будут так же стары, как заигранная мелодия шарманки.
Вы хотите идти слишком скорыми шагами, крупные политические реформы никогда не совершаются быстро.
Да, это правда и очень скучная правда! Мне кажется, я уже читала это однажды в газете.
Глим засмеялся и протянул руки к огню. Он привык к умеренному умственному возбуждению своей собеседницы возбуждению, вызываемому полнейшим физическим спокойствием и комфортом. У него была наклонность к эстетике, мирно уживавшаяся с его ультра-демократическими тенденциями, поэтому он сейчас вполне оценил гармонию между настроением лэди Файр и сумерками послеобеденного часа, с сгущающимися тенями в углах комнаты. Ее томная поза, с рукой свешивающейся за ручку кресла, ее темное отделанное мехом платье и выражение глубокого раздумья в ее чертах все это создавало приятное, слегка меланхолическое настроение. Депутат улыбнулся и улыбка продолжала играть вокруг его губ в последовавшем затем молчании.
Политический деятель, вращающийся в умеренно-оппозиционном кругу и незнакомый с лэди Файр, был бы подобен позитивисту , незнакомому с Огюстом Контом. Аналогия эта, впрочем, могла бы показаться при более близком знакомстве с лэди Файр несколько рискованной. Что касается оппозиционизма и революционности, то лэди в этом отношении отнюдь не была ни евангелистом, ни апостолом. Она унаследовала от мужа прекрасное общественное положение и, как умная женщина, сумела использовать его. Но ее враги, по-видимому не совсем зря, называли ее неискренной. Если бы покойный сэр Эфраим, говорили они, был консерватором и образовал блестящее крыло этой партии, то квартира лэди Файр сделалась бы центром консерватизма. Но ведь политические противники должны же что-нибудь говорить по адресу своих врагов
Само собой разумеется, она не принимала личного участия в политической борьбе. На ее обязанности лежала лишь, так сказать, духовная поддержка партии. Когда партийные члены приходили, утомленные борьбой, в ее салон, она ободряла их своим участием и ее слова были настоящим бальзамом для их ран