Но, Мерлин, как можно было удержаться?.. Она была так близко, как он никогда и подумать не смел. Настолько, что можно было рассмотреть каждую веснушку на её чуть курносом носике, пересчитать все её пушистые, не тронутые краской ресницы, разглядеть золотистые искорки в карих радужках. А еще ее кожа черт бы тебя побрал, Малфой, за каким хреном ты посмел протянуть руку к её лицу и схватить за этот острый, вечно вздернутый подбородок?! Конечно, после этого так легко было притянуть её ближе а потом все полетело к чертям.
Он не должен был. Он, блять, ни при каких условиях не должен был так с ней поступать. И тем более, затаскивать Грейнджер к себе на колени и позволять себе совершенно забыться, потерять всякий контроль.
Что-то не так?
Придурок ты, Малфой, вот что не так.
Грейнджер же не по большой любви за тебя замуж выходит, у неё выбор между тобой и смертью, и, если вспомнить то, о чем она говорила, тебя она предпочла исключительно из гриффиндорского благородства. А ты сначала за каким-то хером
напомнил ей про консумацию брака, а потом, видимо, решил наглядно продемонстрировать, как это будет. Показать, блять, товар лицом! Умница, Малфой, пятьдесят баллов Слизерину за непроходимую тупость. Теперь ко всем твоим и без того сомнительным достоинствам Грейнджер добавит еще и предрасположенность к сексуальному насилию. Браво! Именно, блядь, то, что ты хотел.
Поток самобичевания периодически перебивал тихий шепот безумного оптимизма: Но ведь она же ответила!..
О да, она ответила. Она еще как ответила!.. Шея до сих пор горела от её поцелуев, он все еще чувствовал ее пальцы, запутавшиеся в его волосах и сбитое дыхание, обжигавшее кожу. Она хотела его. Малфой не мог ошибаться, не с его опытом. Более того, он мог поклясться, что до этого дня его никто и никогда не целовал так жадно и самозабвенно.
Она представляла на его месте Поттера?.. Или просто так легко заводится?.. Или может, он не так понял её не все равно?..
Глупо.
Все это глупо.
Глупая надежда.
Глупый, глупый Драко.
И все же, когда он засыпал, на его губах играла легкая улыбка. Робкая и, несомненно, очень глупая.
Малфой искал её глазами весь следующий день.
Но в воскресенье уроков у них не было, а в Большой зал Грейнджер, по обыкновению, не пришла. Не помогла отвлечься ни тренировка по квиддичу, ни прозрачные намеки Панси на то, что он совсем не уделяет внимания своей девушке. Весьма неприятный разговор, который последовал за этим самонадеянным заявлением, тоже не поднял настроения. Объяснить по-человечески, что он помолвлен, поэтому ни о каком внимании не шло речи даже в том случае, если бы хотел, Малфой не мог. А кроме этого, после вчерашнего он с пугающей ясностью осознал, что не хочет. Не желает никого, кроме Грейнджер. Все предыдущие годы она оставалась для него чем-то абсолютно невозможным, запретным, поэтому Драко ни капли не смущала вереница девушек, проходившая через его постель. В его мире, где относительная свобода заканчивалась с заключением помолвки как правило, довольно ранней помолвки, отпрыски чистокровных семей старались взять от жизни все за то короткое время, что им отведено до того момента, как дверца клетки захлопнется. После этого оставалось довольствоваться обществом жены, счастье еще, если она окажется хотя бы терпимой, и мимолетными развлечениями на стороне.
Малфой довольно рано узнал о своих перспективах. Правда, он наивно полагал, что хоть какой-то выбор у него все же есть, и это заблуждение охотно разделяли с ним девицы из семей его круга. Добавить к этому его эффектную внешность, богатство и статус и станет более чем ясно, что недостатка в женском внимании Малфой не испытывал. Кто-то просто хотел прикоснуться к прекрасному, кто-то лелеял мысли о том, чтобы стать подружкой негласного слизеринского принца, а некоторые, вроде Панси, имели на него далеко идущие виды. Ему было по большому счету все равно. Все они так или иначе помогали отвлечься, сбросить напряжение, на какое-то время забыться. Ну а то, кого на самом деле видел Драко Малфой на обратной стороне прикрытых век, трахая очередную партнершу это, в конце концов, никого не касалось.
Но теперь все иначе. И дело даже не в кольце, которое несомненно сообщит Грейнджер, вздумай он в очередной раз развлечься. Просто больше не было смысла. Не было никакой возможности больше притворяться перед самим собой, что нет никакой разницы, кого целовать, если глаза закрыты. Потому что теперь он точно знал, что разница была. Он знал вкус ее губ, ее кожи, знал, как она пахнет. Помнил ощущение ее губ на своих, то, каково это держать ее хрупкое тело в своих руках, как ее волосы рассыпаются по спине, помнил, как скользил ее язык по его шее Так не было ни с кем, кроме нее. И теперь будет только она. Пусть сейчас Грейнджер его ненавидит, пусть считает врагом, пусть. Все неважно. Она все равно станет его. Даже если это произойдет лишь единожды, он сделает все для того, чтобы ей захотелось повторить. Он положит к её ногам все, что может и умеет. Он заставит её гореть в его руках, и она обязательно вернется. К нему. В его постель. В его жизнь.