Остальные Пожиратели за спиной называли младшего Малфоя белоручкой и снобом, считая, что он брезгует развлечениями с магглами и грязнокровками исключительно из высокомерия и заносчивости. Он никогда не спускался в подземелья, чтобы присоединиться к товарищам. Не принимал участия в групповых пытках и надругательствах. Не использовал Империус на маггловках, чтобы заняться с ними сексом, чем отнюдь не брезговали другие, за исключением, пожалуй, его отца и пары-тройки его друзей. От него теперь за милю разило холодом и ледяным безразличием. Каждый его тренировочный визит в подземелья заканчивался зеленым светом и таким числом трупов, которым не мог похвастаться ни один Пожиратель. И все это, в совокупности с его юным возрастом и внушительным, хоть и коротким, послужным списком, исподволь внушало трепет даже опытным ПСам.
Самого Малфоя это не беспокоило. Больше нет. Какая-то часть его даже наслаждалась отблесками страха в глазах соратников. Никто не смел насмехаться или подтрунивать над папенькиным сынком. Больше нет. Малфои занимали почётное место по правую руку Темного Лорда, и все признавали их превосходство, считая его оправданным и заслуженным. И никто из них, ни одна тварь из этой стаи убийц и садистов даже не подозревала, что Люциус играл одновременно за две команды, скрупулезно стараясь не пачкать руки больше необходимого, а Драко Драко сходил с ума.
Постоянное пребывание бок о бок с Пожирателями и Волдемортом не позволяло ни на минуту расслабиться. Круглосуточная окклюменция и удержание ментальных стен выматывало не меньше, чем дуэли с Беллатрикс. Он запер все свои чувства и лишние мысли в шкатулку и спрятал её на самом дне сознания, и теперь в этой самой глубине что-то постоянно выло от тоски и боли, когтями выцарапывая путь наружу. Каждый вечер, возвращаясь в свое относительно безопасное убежище, единственное, чего он желал, было снести все барьеры и потянуться к Гермионе. Прочувствовать ее, услышать голос хотя бы в своей голове, или послать все к чертям и отправить к ней эльфа, чтобы тот доставил её, где бы она ни была. Увидеть её хотя бы на мгновение, прикоснуться, забыть обо всем в её руках,
её голосе, её запахе Но было нельзя. Малфой не мог рисковать ею, он боялся, что Волдеморт учует даже тонкую ниточку их связи, не говоря уже о большем. Поэтому отказывал себе даже в малейшей слабости, закусывая до крови губы долгими, бессонными ночами и бессильно воя в подушку от тоски и одиночества. Только сейчас он понял, как глуп был еще месяц, два, три назад, когда роптал из-за того, что всю неделю мог лишь смотреть на Грейнджер издалека, и бесновался, что их выходные пролетали так быстро. Теперь он оценил, как много имел тогда беззаботную жизнь в безопасности, среди обычных подростков, когда каждую минуту она была где-то рядом, но вернуться в прошлое было не в его силах, а будущее не сулило ничего хорошего. Та жизнь была потеряна навсегда, и сейчас, укрытая светлой дымкой забвения, которая всегда так умело скрывает все плохое, оставляя на виду лишь хорошее, казалась почти сном. В этой же, реальной жизни, Малфой учился ценить даже те крупицы радости, которых тогда бы и не заметил.
Лишь иногда, пользуясь краткими периодами отсутствия Темного Лорда, он выбирался на прогулки вокруг мэнора с метлой, улетал как можно дальше от поместья и звал её.
Грейнджер
Малфой
Их такой привычный обмен приветствиями стал для него глотком чистой воды. Чем-то таким, что еще связывало его с остальным миром, удерживало на поверхности, не давая целиком утонуть во тьме, в которой он купался дни и ночи напролёт. Напоминало о том, что где-то есть обычная, нормальная жизнь, в которой люди просто живут изо дня в день, собирают за столом друзей, а не соратников, планируют свадьбы, а не государственный переворот, и важным считается выбор цветовой гаммы текстиля на праздник, а не подготовка очередного побега из Азкабана.
Драко не рассказывал Гермионе всего. Просто не мог. А она не задавала вопросов, на которые ему так не хотелось отвечать. Навряд ли его гриффиндорка была столь наивной вероятнее, не хотела ненароком причинить ему боль. И за эту бережность и заботу Драко был благодарен.
Они обсуждали какие-то отвлеченные вещи, Грейнджер жаловалась ему на подготовку к свадьбе в семействе рыжих, а он на требовательность Беллатрикс в их постоянных поединках. Если напрячь воображение, можно было притвориться на эти пару часов, как будто они обычные молодые люди: она гостит у друзей, он усиленно занимается обучением в кругу семьи. О так называемой семье Драко думать не хотелось потому что от неё едва ли осталось что-то большее, чем видимость. Люциус был постоянно чем-то занят, он частенько пропадал где-то за пределами поместья и оставалось лишь гадать, что требует его неотлучного внимания днями напролет. Нарцисса же думать о матери было тяжело, и он старался делать это как можно реже. Мать отдалилась от него, застыв, словно ледяная принцесса, в своей непроницаемой маске равнодушия и холодной красоте. Та близость, что была между ними с его детских лет, казалось, безвозвратно ушла. Больше у миссис Малфой не находилось для Драко ни ободряющих улыбок, ни теплых слов, ни ласкового взгляда, а он чувствовал, что не вправе не то что просить даже надеяться на это. Парень отчаянно скучал по маме, но женщина, с которой он каждый день делил стол, отныне ей не была и в этом он находил только свою собственную вину. Может быть, умом Нарцисса и приняла его новое положение и обязанности, но сердце этого сделать не смогло и она как будто выгнала оттуда своего сына, отдавая теперь ему дань должного уважения, но не материнской любви. Может быть, она просто устала любить их властных, амбициозных, холодных Малфоев, которым дала так много, и получила в ответ так мало.