В последнее же посещение церковной службы Дан не был слишком религиозен и в прошедшем «будущем» ему вполне хватало нескольких визитов в год в церковь порой достаточно случайных чтобы считать себя православным христианином. То есть, как и знаменитый Мартин Лютер, основатель протестантизма, Дан считал, что бог должен быть в сердце, а не в церкви. Но, к сожалению, в Новгороде, дабы считаться «добрым новгородцем», храм божий нужно было посещать. Хотя бы раз в неделю так, вот, в последнее посещение церкви, Дана такой синевой окатил взгляд одной барышни что его сердце вздрогнуло. А вздрогнув, замерло натянутой струной. Барышня, явно вдовушка, поскольку на службе была не в сопровождении мужа или, как при варианте «старая дева» родителей, а лишь с ребенком, девочкой, по представлению Дана, лет 7 Она стояла чуть сбоку от Дана и впереди, от Дана ее отделяло несколько человек, в том числе и набожный Вавула со своим семейством, но Но Вавулу Дан попросил подвинуться и сам стал на его место, пытаясь снова уловить взгляд новгородки и рассмотреть ее получше. Однако, как Дан не старался, увидеть опять огромные, невероятно синие глаза женщины не получалось и единственное, что оставалось смотреть на фигуру вдовушки. Фигура Дану нравилась. Ему даже начало казаться именно такую фигуру у женщины он и хотел увидеть, и эта новгородка именно та, которую он всю жизнь хотел встретить. Рослая блондинка с темно-русыми из-под чепца с убрусом-платком выбилась одна прядь волосами и превосходными формами, которые не могла скрыть одежда
Дан пихнул в бок Семена. Работник Домаша обернулся и Дан, не обращая внимания на недовольный вид Семена, тихонько прошептал: Видишь ту барышню Да не прямо, немного левее, то есть, ошую Видишь? И не дожидаясь, пока Семен сообразит на кого смотреть Вон, та, с девочкой возле двух юных девиц..?
Тише вы! зашикал Вавула.
Какая же она боярыня? недоуменно спросил Семен. В лучшем случае из житных
Не важно, наклонившись к уху новгородца, зашептал Дан, ты что-нибудь знаешь о ней..?
Василий-тысяцкий сидел рядом с Даном, а Дан думал, что ему ответить: В каких, к черту, сражениях я участвовал? Ни в каких сражениях Дан и близко не участвовал, самое большое в бригадных учениях. И то явно не средневековых
Перед мысленным взором Дана закрутились серые лопасти вертолетов, сорвались с места и рванули вперед пятнистые машины пехоты и начали разворачивать стволы-хоботы приземистые, жуткие в своей монструозности, танки
А, знаешь, мастер, вдруг произнес воевода, и широко улыбнулся, показывая все свои, вернее, почти все 32 зуба, не надо ничего отвечать! И, смешно прищурив глаза, добавил: Ибо, судя по тому, что я уже слышал и по тому, каких зверей ты рисуешь, наверное, я и помыслить не смогу эти сражения. Так, ведь? продолжал улыбаться воевода, уставившись в глаза Дана Несколько секунд Дан и тысяцкий мерились взглядами, а затем воевода согнал улыбку с лица, отвернулся, наклонился и сорвал травинку. Распрямился, повертел ее в пальцах
Чужой ты мастер Дан, особо выделив «мастер Дан», уронил воевода, и не из простых. Я же чувствую Еще у Марфы почувствовал. И опасен ты Василий замолчал, а затем добавил: Посадить бы тебя в «холодную» да, только Марфа будет против, да и не за что Воевода снова замолчал, потом бросил травинку на землю и гулко хлопнул своей здоровенной ладонью по бревну. Ну, лады, жестко произнес он, вставая и поправляя меч, вернемся к делам нашим насущным. Мы, произнес
тысяцкий, возвышаясь над Даном и подразумевая под этим «мы», видимо, боярыню Борецкую, новгородского посадника и себя, обсудили твои слова. К сожалению, проверить их нельзя. Сейчас нельзя, уточнил тысяцкий. Но оружие на складах проверить можно. Оно, действительно, порченное. Не уследил староста.
Воевода постоял с минуту возле Дана, словно думая, что ему делать дальше, после чего неожиданно, опять присел на завалинку и продолжил: Я вопрос задать хочу. Ты, все же, чужой и не возомнишь лишнего. Ответь мне, мастер, о будущей войне. Ведь, прав ты, уже и черные людишки, тысяцкий посмотрел на руки Дана со следами глины и красителей на коже, недовольны, за Москву готовы кричать. Тысяцкий сделал паузу и, вдруг, спросил: Ты бы что сделал, окажись воеводой новгородским?
Ясно, несколько отстраненно подумал Дан и вспомнил свое посещение Марфы-Посадницы и присутствовавших там посадника Дмитрия и тысяцкого, поверить не поверили, но червячок, все же, точит. Подстраховаться решили. И поговорить с непонятным мастером Даном еще раз. Потому и посадить в «холодную» боитесь. Тем более, что дело, действительно, идет к войне с Москвой. И визит этот, конечно, не твоя инициатива, воевода, а боярыни Борецкой. Но невместно боярыне Борецкой, матери новгородского посадника, вызывать к себе снова какого-то мастера Дана как мысленно называл себя уже и сам Дан притом мастера, едва только появившегося в городе. А новгородскому воеводе, вроде как, и нет урона для чести зайти на усадьбу бывшего воина Домаша.
Внезапно Дану пришли на память слова тысяцкого о «чужом» и то, как он, тысяцкий, посмотрел на руки Дана.