Потому что это тебя раздражает.
Лукас хмыкнул.
Я Генри. Он протягивает мне руку для пожатия. Как тебя зовут?
Скай. Привет.
Блондинка с зелеными глазами. Как интересно. Я думал, ты поклялся больше не создавать нас, говорит Генри. На самом деле, я отчетливо помню, как ты это сказал.
За домом присмотрели? спрашивает Лукас, игнорируя вопрос.
Да. Генри берет меня за руку и вытаскивает из постели. Ну что ж, сестренка. Давай приведем тебя в порядок. В конце концов, нам нужно поддерживать репутацию семьи.
Сначала ей нужно поесть. Лукас выходит из комнаты и возвращается с пакетом крови в каждой руке. Холодильник уже заполнен. Вот. Держи аккуратно. Ты же не хочешь его порвать.
Спасибо. Я кладу трубку между губами и начинаю потягивать.
Ты одна из них, да? спрашивает Генри. Признаю, пакеты с кровью практичны, но вряд ли заменят настоящую кровь.
Лукас поднимает свои темные брови.
Я пытался ей сказать, но она счастлива, так что
Я действительно очень рад тебя видеть. Генри раскрывает объятия. Как насчет объятий?
Не заставляй меня убивать тебя, говорит Лукас.
Язык любви отца угрозы смерти, шепчет Генри. Постарайся не принимать это на свой счет. Очень трудное детство. Даже Фрейд не смог с ним разобраться, хотя, конечно, пытался в течение долгих лет.
Есть ли еще братья и сестры? спрашиваю я.
Лукас хмурится. Должно быть, это его запасной вариант.
Ни одного, кого бы я мог вспомнить сейчас.
Отец провел первые несколько сотен лет в роли шпиона и бандита. Из-за этого он не склонен доверять, говорит Генри. Он снова поворачивается к Лукасу. Я почти забыл, насколько ты некомпетентен. Ты же знаешь, что мы, мужчины, теперь лучше разбираемся в своих
чувствах. Мы действительно говорим обо всем. Иногда мы даже плачем. Тебе стоит как-нибудь попробовать.
Несмотря на то, что Генри надулся, в моем сознании появилось слово «радость». Он безмерно рад этому воссоединению со своим сыном. И то, что эти слова все еще постоянно приходят ко мне в голову, очень интересно. Мне нужна любая помощь, чтобы ориентироваться в этом новом мире.
Мы переходим в гостиную, где Генри опускается на голубой бархатный диван. Поставив на антикварный фонограф альбом Эллы Фитцджеральд, Лукас грациозно усаживается в черное кресло с откидной спинкой. Самое большое кресло в комнате. Оно похоже на трон, что вполне логично. Я свернулась калачиком в углу черного кожаного дивана. И ура, что я ничего не сломала за сегодняшний вечер. Вся мебель кажется прочной. Может, для защиты от вампиров, которые не знают своей силы?
Я не должен был будить тебя еще почти тридцать лет, говорит Генри, накручивая на палец белокурый локон. Что случилось?
Лукас кивает на меня.
Она случилась.
Это был несчастный случай, говорю я, отложив на время свой завтрак. Мой босс забыла сказать мне, чтобы я держалась надземных уровней и была здесь только в светлое время суток.
Генри хмурится.
Должно быть, это было ужасно для тебя. В одиночку противостоять голодному вампиру. Тебе повезло, что это был отец, который достаточно контролирует себя, чтобы остановиться, и вообще не пьет, чтобы убивать. Иначе ты бы умерла как дронт5.
Я благоразумно промолчала.
Неудивительно, что ты обратил ее, продолжает Генри. Должно быть, ты чувствовал себя полным дерьмом с этой своей вечно измученной душой.
Лукас хмурится.
Мы вампиры, пить кровь людей это то, что мы делаем.
Ну да, но не нужно грубить по этому поводу. И, старина, даже ты должен признать, что нападать на кого-то вот так и высасывать из него кровь это ух. Деклассически. Ты, должно быть, привел ее в ужас, весь иссушенный и иссохший, за столько-то лет сна.
Она одна женщина, говорит Лукас. Ты был в бешенстве половину 1943 года на фронте. Ты убил тысячи.
Это были нацисты. Смерть была им прописана.
Лукас качает головой.
Хватит. Я не собираюсь вести с тобой этот чертов разговор.
Раз уж у тебя здесь Генри, чтобы помочь тебе адаптироваться к новой эпохе, я тебе еще нужна или я могу идти? спрашиваю я, звуча гораздо смелее, чем чувствую.
Взгляд Лукаса становится жестким.
И куда именно ты пойдешь?
Милая, говорит Генри. Поверь мне, ты не захочешь оставаться там одна. Не сейчас. Через пару дней они, вероятно, смягчат правила, и никто не знает, что произойдет. Последние тридцать лет здесь было как в диктатуре. Приходится постоянно оглядываться через плечо на псов из совета. Но разве тирания лучше анархии? Подозреваю, мы скоро это узнаем.
Мы можем обсудить это позже, говорит Лукас. Генри, почему на твоей одежде прорехи? У тебя закончились деньги?
Генри задыхается.
Извините. Это дизайнерские джинсы. Я вложил деньги в Apple в конце семидесятых и заработал миллионы.
Ты инвестировал во фрукты? спрашивает Лукас.
В компьютеры, отец. Компьютеры Apple. Пожалуйста, постарайся не отставать!
Я потягиваю свою кровь и молчу.
Итак, выкладывай все, как на духу. Что это за обезглавливание было вчера вечером? спрашивает Генри, скрещивая ноги и устраиваясь поудобнее. Я тихо жил в этом городе десятилетиями, а теперь вдруг снова оказался в центре внимания из-за тебя.