От меня не может ускользнуть тот факт, что сейчас девушка говорит, не запинаясь.
Это странно.
- Хэрри, дай ей сухую одежду Ариадны, хмурюсь и потираю мокрую шею, потом
спускайтесь вниз. Нам нужно многое обсудить.
***
Я спускаюсь вниз. На улице так темно, что неясно: настал вечер, или это тучи. Бодро
сворачиваю на кухню, разминая шею, но застываю в проходе, едва заметив Мэри-Линетт.
Женщина опирается руками о разделочный стол. Ее голова опущена, волосы тянутся вниз, будто черный водопад, но как только я оказываюсь рядом, женщина выпрямляется.
У нее удивительно рассредоточенный взгляд, налитый страхом и болью.
Мэри-Линетт ждала кого-то. И этот кто-то не я. Едва наши глаза находят друг друга, она
отшатывается, захлопывает ладонью рот и отворачивается, ссутулившись так сильно, что ее
спина становится похожей на вопросительный знак.
Я сглатываю желчь, застрявшую в горле. Я не знаю, что сказать. Я не умею.
- Ты что-то хотел?
- Я просто...
- Наверно, ты проголодался. Мэри решительно смахивает с лица слезы и подходит к
холодильнику. Она тянет на себя дверцу. Что хочешь? Свет врезается ей в лицо.
- Нет. Не нужно.
- У вас тут совсем пусто. Вы вообще ели?
- Не особо.
- Может, омлет?
Я наблюдаю за женщиной и не шевелюсь. Я знаю, что не стоит шевелиться. Сейчас я
нахожусь рядом с бомбой замедленного действия, и единственный выход просто ждать.
- Можно омлет.
Мэри-Линетт достает дрожащими руками пакет с молоком, ставит на стол, потом так же
решительно собирается достать пару яиц. Ее глаза покраснели, сосуды полопались. Не думаю, что Мэри вообще что-либо видит. Она шатается, будто слепая, изучая пальцами то ручку от
холодильника, то край разделочного стола. Она достает упаковку яиц, смотрит на сковородку и в
недоумении морщит бледный лоб.
- Я вот только не знаю... не знаю, как тут все работает.
- Я тоже в этом не разбираюсь.
- Надо постелить кровать для Дельфии. Я совсем забыла.
- Ничего страшного.
- Она ведь не будет спать на полу, тыльной стороной ладони она вытирает слезы со щек и
кивает, надо подготовить гостевую комнату.
- Там вещи Хэрри. Но я попрошу его....
- Верно. Совсем не соображаю.
- Мы разберемся.
- Я не сомневаюсь, что... Внезапно из рук Мэри-Линетт выпадает пакет с молоком. Он
ударяется об пол, и белая жидкость хаотично растекается по деревянным половицам. В глазах
женщины проносится что-то беззащитное.
Она садится на корточки и застывает, будто мраморная статуя.
Я подаюсь вперед, однако Мэри восклицает:
- Не надо.
- Я хочу помочь.
- Я сама справлюсь. Она зажмуривается. Я смогу поднять пакет, Мэттью, и смогу его
выбросить. Смогу приготовить этот омлет, включить приборы, постелить постель.
- Мэри...
- Я научусь, правда, просто понимаешь, она взмахивает руками, это она делала. Я к
счетам пальцем не прикасалась. К счетам, уборке, готовке. Я ничего не умею, ничего. Но я
должна. Теперь
я должна научиться.
- Вы ничего не должны.
- Должна. Мэри прожигает меня пристальным взглядом. Ее губы дрогают, в глазах вновь
появляются слезы, а у меня ком застревает посреди горла. Я должна делать что-то, потому что
если я не буду, если остановлюсь, я пойму, что ее действительно больше нет.
- Вы справитесь, слышите?
- Как? Мэри-Линетт широко распахивает глаза и смотрит растерянно, сломлено, со всей
силы стискивает зубы. Как я позабочусь обо всем, если я не знаю, что делать?
Она мотыляет головой, а я присаживаюсь рядом с Монфор и говорю:
- Все будет в порядке.
- Нет, Мэтт, ничего не будет в порядке. Уже не будет. Я не Норин.
- Никто не просить вас становиться Норин.
- Ты думаешь? Ее бирюзовые глаза вспыхивают яростью. Но кто, если не я? Кто
позаботится о доме? Кто позаботится об Ари? Об это ты подумал?
- Мы поможем вам. Я пытаюсь говорить ровно, но голос дрожит. Вы не одна.
- Конечно, одна! У меня никого не осталось. Все мои близкие умерли, все. Я думала, я
никогда не переживу потерю Реджины. Но теперь нет и Норин, о боже. Мэри хватается руками
за лицо и громко втягивает воздух. Я не понимаю... не понимаю...
Она запинается и прижимает к себе ноги, будто защищаясь от реальности. Но ничего не
выходит. Не получится. У боли есть отличное свойство она не проходит просто так. Я помню,
как чувствовал себя, когда умерла мама. Меня разрывало на куски, все жгло. Боль ни с каким
чувством не сравнится. Да. Ни с любовью, ни с завистью, ни с гневом. От этих чувств тебе
хочется действовать, сорваться с места и совершить нечто особенное. Плохое, хорошее, неважно.
От боли же тебе хочется уйти. Уходя, хочется перестать дышать.
- Когда умерла моя мать..., шепчу я, в растерянности опустив взгляд на свои руки, я
никогда не делился этими переживаниями, мне было паршиво, я не знал, как избавится от
чувства, что легче никогда не станет. Знаете, что-то вроде тупика. Просыпаешься и уже наперед
знаешь, что лучше не будет.
- И что изменилось? Мэри-Линетт смаргивает слезы.
- Да особо ничего. Я просто подумал об отце.
- Ты был ему нужен.
- А вы нужны Ариадне. Я перевожу взгляд на женщину, а она отворачивается.
- Из меня выйдет плохая мать, Мэтт.
- Из меня тоже.