И что дальше? Бер наверняка отправится за военными, ведь сейчас они вершат правосудие, поскольку война. И вновь попадёт под подозрение. Ведь он нашёл тело женщины. И скорее всего не скажет ни слова про меня.
- Бер, что же делать. Давай я признаюся, я не хочу, чтобы тебя вновь допрашивали. А коли посчитают, что се ты сотворил?
- Нет. Ты молчишь как рыба, пока я не разрешу. Я имею полное право запретить тебе говорить. И я тебе запрещаю. Ты никому ничего не скажешь. Я сам разберусь.
- Но ведь...
- Василиса! - он повысил голос. Возражать было нельзя, не время и не место.
- Прости.
- Кому се было нужно? Зачем?
- Не знаю, следствие не по моей части. Я не располагаю всеми данными, не мне и судить. Коли узнаю что, скажу тебе, ежели посчитаю нужным.
Вот и весь разговор. Но он прав, не женское се дело, об убийствах сказывать да расспрашивать. Опасность есть, я о сём ведаю, сего достаточно.
Через два часа мы были у дома ведуньи, которая, по словам Бера, меня лечила.
- Бер, отравляйся за воеводою, быстро, она долго не протянет, - передала я слова шёпота в моей голове.
- Сожги вкладыш, - прошептал муж, чмокнул меня в губы, протянул книгу и вскочил в седло.
Мы с ведуньей Богданой -- замужней женщиной лет тридцати, с лёгкими морщинками вокруг голубых глаз, круглым лицом, чуть припухлым на конце носом - обмывали раненную (точнее она обмывала, а я лишь следовала её указаниям принести-отнести, что-то сделать), я кинула вкладыш в топку печи, пока ставила в очаг воду греться. Было жаль расставаться с рисунками, но се было небезопасно. А ежели бы Бер потерял их... Нас бы тут же нашли. Детей, меня, и его. Ведь мы стали свидетелями убийства. Раньше я не боялась, а сейчас уже начинала паниковать. А ежели придут за нами. Муж ведь не может быть с нами постоянно?
Надо было хотя бы перетянуть раны, а может и зашить. Но я отмечала лишь краем сознания, думая лишь о муже. Как он там? Надеюсь, что погони за нами не было. Ежели честно, за девушку я особо не переживала. Она не переживёт сегодняшней ночи, я была уверена. Беспамятство помогало ей не страдать, во всяком случае, внешних признаков переживаний не было. А вот муж... О, как я уже заговорила. Неужели, наконец, признала его своим мужем?
Раны были серьёзными, задето было лёгкое, трахея, желудок, как сказала мне Богдана.
- Её насиловали? - спросила я. Ведунья осмотрела девушку, а се была именно она, потому как волосы собраны в одну окровавленную косу, что я заметила лишь сейчас, потому как вначале не могла смотреть на лицо девушки, точнее на то, что от него осталось. Богдана кивнула.
Во мне
всколыхнулся протест. Твари! Кто се сделал? Меня затопила грусть невыносимая. Она ведь молодая совсем, не знаю, кто был вторым человеком, но скорее всего возлюбленный. Сколько ж жестокости надо, чтобы так уродовать лицо? Причём можно было бы понять, коли нельзя было б узнать девушку, но раны были такими, что опознать не составляло труда.
"Угомонись. Прибыли," - оповестил меня шёпот. Я уж про него и забыла, думала, оставил он меня. Значит, ещё не всё.
Дверь отворилась, и в горницу вошли трое мужчин. Двое были в военной кожаной форме. У военных только во время сражений надевается кольчуга и латы, ежели нужны.
Я взглянула на третьего - Бера.
"Найди точку между большим и указательным пальцем левой руки," - вновь раздался шёпот.
Я находилась как раз рядом с нужным запястьем. Когда вошли мужчины, Богдана накрыла раненную белой простынёй, на которой уже проступали кровавые пятна, и нужное мне место скрывалось тканью. Я чуть сдвинула полотно, нащупывая нужные персты девушки, стараясь не думать о крови и всём остальном, сосредотачиваясь на своём задании. Водила пальцем, пытаясь почувствовать нужное место.
"Здесь, но пока не жми. Пусть принесут где и чем писать."
- Что вы ожидаете от девушки? Что она что-то скажет? Так с такими повреждениями она не сможет ничего сказать, - раньше меня заговорила ведунья, и я облегчённо выдохнула.
- Она грамоте обучена? - заговорил один из пришедших мужчин.
- Сельские все обучаются с двенадцати лет ремеслу, а грамоту уже то того знают.
- Уголёк и бумагу! - приказал тот же человек.
Второй незнакомец с простым незапоминающимся лицом порылся в заплечной сумке и подал то, что требовали. Ведунья вложила в правую руку девушке чёрную палочку-уголёк.
И я нажала в нужном месте. Почувствовала, что пора. Уголёк заскользил по бумаге, двигая пальцы жертвы. У меня было стойкое ощущение, что именно уголёк двигался, увлекая за собой плотно сжатую руку девушки.
Я не видела, что писалось, но вторую руку так и держала, не отпуская то место.
Сдаётся мне, что я служу передатчиком для кого-то.
"Не совсем. Я передаю именно её воспоминания, считывая их через тебя. Потерпи. Второй раз не выйдет."
И я терпела. Встретилась взглядом с Бером, он смотрел именно на меня. А мои руки уже дрожали от напряжения.
Когда лист заканчивался, второй человек подавал ещё и ещё.
У меня поплыло перед глазами. Уголёк перестал скользить по бумаге, и я ощутила заботливые руки мужа прежде, чем окончательно перестала осознавать всё вокруг.