Мужчина виновато улыбнулся и занялся инструментом, бережно извлекая его из мягкой ткани. Решил ударить по голове? Оглушить? А тётушка? Что, если там, в комнатах наверху, ей действительно плохо? Что, если те крики действительно были не тем, что пищали фрейлины под Райнеро Гарсиласо похолодел.
Э-эй, Гарсиласо? Всё в порядке?
Я могу убить. У меня есть кинжал. Он осторожно отодвинулся от проходимца. Наёмника.
Кого убить? Мужчина убрал свою доску со струнами с колен, непонимающе нахмурился.
Вас! Гарсиласо вскочил со скамьи, не придумав ничего лучше, схватил инструмент за гриф и выставил перед собой, как клинок.
Эй, поросёнок, оставь цитру в покое! Негодяй вздумал схватить его, но Гарсиласо увернулся, отпрыгнул назад. В спину дохнуло теплом.
Это вы оставьте нас в покое. Цитра в руках жалобно звякнула. Тяжёлая. Гарсиласо чувствовал струны под ладонью. Мы с тётушкой уже отбились от троих наёмников, и одного заколол я. Гарсиласо попятился. Если вы навредили тётушке
Договорить он не успел, что-то покатилось под ногами, пол убежал из-под ног, испуг, жар ужалил в спину. Очаг! Гарсиласо вскрикнул, когда что-то рвануло его, не дав упасть в огонь. Закричала цитра, испуганно воскликнули над ухом про какие-то цветы
жареный поросёнок? Твоя тётушка очень огорчится. Пахло палёной тканью. Сердце бешено билось в ушах, Гарсиласо стало жарко, будто он только что гулял в полдень августа. Ну-ну, испугался? Я тоже испугался, знаешь, это неприятно, когда тебя хотят убить. А у бедной цитры вообще вся жизнь перед глазами пронеслась.
Гарсиласо нервно хохотнул. Он всё ещё не мог отдышаться от испуга, но уже понял, что бродяга не дал ему свалиться в огонь и теперь сидит с ним на полу перед очагом, крепко прижимая к себе.
Я не вредил твоей тётушке, клянусь. То, что ты слышал приятно, сам узнаешь. И, цветы шалфейницы, я не наёмник! Я лекарь. Мастер Квентин. Из оружия у меня разве что скальпель, но им не убивают, а лечат.
И цитра. Ею можно больно ударить.
Хм пожалуй, да, но боюсь, бедняжка этого не переживёт.
Мастер Квентин помог Гарсиласо подняться, усадил на скамью. Манжета сорочки Гарсиласо чернела, опаленная огнём. Надо её срезать, чтобы тётушка не заметила. Мастер Квентин сидел рядом и заботливо осматривал свою цитру, утешая, гладил по корпусу.
Вы обращаетесь с ней, как музыкант, а не как лекарь.
А лекарь не может быть музыкантом? За свою долгую полувековую жизнь я побывал в шкуре многих Гарсиласо едва уловил движение длинных, красноватых пальцев. У лекаря они могли быть только такими аккуратными, чуткими. Замурлыкала музыка, мягкие переливы, но от них необъяснимо захотелось прижаться к кому-то или хотя бы спрятаться под покрывалом. От них что-то беспокойно дрожало в груди. Голос мастера Квентина оказался чистым, шепчущим, но от слов его песни тени от огня очага будто заплясали ещё яростней. Он пел, прикрыв глаза, пальцы оглаживали струну за струной, то успокаивая, то снова тревожа. Цитра пела вместе с ним, и Гарсиласо слышал, что поют они не простую песенку.
Спи, меж сонных холмов
Прикорнула луна.
Так бледна, так мутна.
Ночи плотный покров
Тяжело нас накрыл,
Укротил, примирил.
Ах, до сна ли тебе?
Ты у грёзы в плену.
Как тебя я верну?
В этой горькой борьбе
Я давно поражен.
На вину осуждён.
Спи, закутавшись в тени.
Хоть покров нехорош
Ну и что ж, ну и что ж.
Кровь течёт ли по венам?
Почернели сердца.
Так дождёмся конца?
Ах, до сна ли тебе?
Ты у грёзы в плену,
Как тебя я верну?
В этой горькой борьбе
Я опять поражён.
Сам недугом сражён,
Ах, сражён я, сражён.
(Незадачливый я лекарь).
Цитра всхлипнула в последний раз и затихла под мягким движением пальцев. Гарсиласо затаил дыхание, не в силах отвести взгляд от мастера Квентина. Нет, это была не просто песня.
Мастер Квентин, осмелившись, шепнул Гарсиласо, эта песня плохая. Вы потревожите Луноокую
Это только колыбельная, малыш. Мастер Квентин улыбнулся. Слишком фальшиво, ведь Гарсиласо видел, сколько боли было на его лице, когда он пел.
Колыбельная для вечного сна. Гарсиласо подавил вздох, обхватил
себя за плечи. Есть другая, о брате и его умирающей сестре. Но в этой вы знали её, да? Ту, которая в плену дрёмы? Мёртвые не просыпаются.
Белое, равнодушное лицо госпожи Дианы, она будто спит, но ресницы сомкнулись навек, они больше не вздрогнут. Перекошенные лица наёмников в крови, распахнутые глаза больше никогда ничего не увидят. Они приходили к Гарсиласо почти каждую ночь, убитые наёмники, которым теперь не страшен кинжал.
Я не хотел тебя напугать. Пойдём в твою комнату, сейчас тут забегают слуги.
Мастер Квентин снова мягко сжал плечо Гарсиласо, но на этот раз тот позволил увести себя, уложить в кровать, укутать в одеяло. Мокрое от снега покрывало мастер Квентин оставил на сундуке и пошёл к двери, но Гарсиласо окликнул его.
Расскажите мне. Она, в плену сна, она же та, что выглядит молодо, но живёт очень долго?
Хватит тебе историй, Гарсиласо. Это только сказка. Мастер Квентин попытался улыбнуться, махнул рукой.
Нет! Вы ей пели! Когда были музыкантом так? Гарсиласо выбрался из-под одеяла, сел в постели.