Глава 2. Ничейные земли.
Обобранные тела погонщиков лежали в ряд, изувеченные и с безмятежными глазами, которые взирали в небо с укором.
На их лицах нанесли ритуальные рисунки грязью и кровью, провожая души к Всеотцу. Таков был порядок для всех погибших в бою, если они потомки Ахмедитов. Лишь иноземцы и иноверцы не подвергались ритуалу: у них свой бог и свои правила, а на чужой земле они лишь добыча падальщиков, что разнесут кости по округе.
И пусть видимых изменений и проявлений не наблюдалась, вставал с колен уже не Максуд -"искра", а воин с пока еще робким внутренним огнем, который готов спалить , как огонь в степи, нужно было только его кормить.
Первым к нему подошел Батыр и хлопнул по плечу.
Поздравляю со стягом, брат! Как это ? ... стрелок прервался, подбирая слова. Ему на помощь пришел сам воин.
Я не знаю. Внутри что-то изменилось, я вижу больше, и в руках появилась сила другая. Уверенность в себе и в мече. Я вдруг понял, сколько ошибок и лишних движений допустил в сшибке. А еще... Еще я жду новый бой, чтобы осознать и принять себя нового. Где Ханой?
Воюет с девкой, со смехом и пряча глаза, ответил побратим. Она требует, чтобы мы вернули ее и остальных людей к прайду Чермеса. То ли младшая жена его, а может дочь. Шумная до невозможности, как корова перед забоем. Пойдем,
нужно решить с чернью.
Максуд сжал губы в немой крике, он еще помнил, как называли его родителей. Чернь. Червь. Грязь. Раб. И дети, если без искры, продолжали влачить бесправное существование. От червя родится червь, от раба слуга. Больше крови больше грязи.
Но ещё его удивило, что женщина спорит или перечит воину! "Что же там происходит?"
Ниже на две головы, щуплая, больше походила на подростка, а цвет кожи и разрез глаз выдавал в ней иноземку. Ничего удивительного, так как большая степь граничит со многими странами. А женщина - хороший подарок во все времена. Как в качестве наложницы или жены, так и в прислуги. Только сама девка была другого мнения.
Щека горела, словно от ожога, в боку кололо, а ноги, сбитые в кровь едва подчинялись ей. Она сглотнула и подняла клинок. Ей бы сейчас нормальный меч, а не эту степную дешевую, одноручную подделку, предназначенную для того, чтобы рубить с седла. Одноручный цзянь, прямой, благородного вида, обоюдоострый, квинтэссенция искусства фехтования, с таким в руке она могла бы показать этим варварам, что такое меч в руке у дочери семьи Шин. Вот такой меч ей нужен сейчас.
Она подняла руку и машинально потерла горящую щеку. Там на щеке след от кнута. От кнута!
Эй! Девка! Бросай железку, а не то поранишься! насмешливо кричал ей всадник со спины своего низкорослого и мохнатого коня.
А ты пойди и забери! процедила ему в ответ. Она свободна, на руках и ногах нет кандалов, в ее руке оружие. Все, чего она так ожидала все это время, пока подлые предатели ее семьи захватили ее в плен и продали на рынке, а покупатели преподнесли в дар какому-то старому варвару. Она уже пыталась бежать, дважды. Потому на нее и надели кандалы, которые варвар снял только вчера, в день, когда должен был возлечь с ней но ночью случился пожар. Ночью случилось нападение. И едва открыв глаза она тут же была связана длинной веревкой. Но в ее ладони был сжат наконечник от стрелы, который она успела выдернуть из войлочной подкладки. Острый и широкий наконечник, предназначенный для недоспешного воина, чтобы пустить кровь волной, такой вполне может служить небольшим ножом, таким вот наконечником можно и упряжь подлатать и даже варенного мяса с костей наскрести и конечно же веревку перерезать. Чуть отойти от стойбища, подальше, вместе с причитающими девушками и женщинами, связанными одной веревкой в вереницу, чуть отойти перерезать веревку. Но сперва привлечь внимание погонщиков, их не так уж и много. Но они шли и шли, а погонщиков было слишком много для нее одной. Она наверняка сумеет убить одного, застав его врасплох. Если повезет то двоих. А потом? Сразится с десятком воинов? Нет, в свои лучшие времена она бы наверное сумела в конце концов ее с детства обучали искусству пресечения боя, обучали как иметь дело с превосходящим противником. Такие как она всегда слабее чем мужчины. Однако с момента как в ее руке появляется меч все может измениться. В борьбе она проиграет любому мужчине, но фехтование это не борьба. Это искусство. И будь у нее в руке ее фамильный цзянь с длинным, прямым лезвием и навершием в виде цветка лотоса, с прикрепленной к ней красной шелковой кистью на длинном шнуре она бы, наверное, смогла. Меч в руке, настоящий, хороший меч, а еще если бы ее руки не дрожали от голода и усталости, если бы ее босые ноги не были сбиты в кровь долгой прогулкой в веревках под окрики погонщиков и тычки древком копья в спину. Если бы
Слушай, я тебя по-хорошему прошу. всадник наклонился вперед, перегибаясь через луку седла: выкинь ты эту железку, ты же все равно ею махать не умеешь, я же вижу.
А ты с коня своего слезь и подойди поближе, ответила она, взвешивая в руке кривую уханьскую саблю. Баланс здорово смещен к острию, тяжелей, чем она привыкла, плохая сталь, неудобная рукоять нет, она, конечно, сможет что-то показать и с этой железякой в руке, но такое оружие вообще не предназначено для фехтования. Уханьская сабля предназначена для одного чтобы приподняться на стременах и вот так обрушить на пешего удар сверху вниз, да с оттягом, так, чтобы аж в ладони отдалось. Подлое оружие. Не для фехтования, когда равный с равным, стоя на земле, а для того, чтобы добить спешенного или безоружного.