Я хочу, чтобы они напомнили мне, что я не разрушена.
О черт. Его яйца ударяются об меня, когда он засовывает свой член глубоко в мое горло, трахая меня жестко и быстро, пока сам набухает. Ты собираешься, черт возьми, украсть мою душу таким образом. Я знаю это.
Несмотря на свои слова, он не останавливается. Слюна капает с моих губ, когда я сосу, он трахает мою глотку, пока я не чувствую, что он начинает терять контроль.
В следующий раз я собираюсь пристегнуть тебя ремнем и трахать твою киску, пока ты не закричишь, говорит он мне, а потом позволю остальным присоединиться. Если ты хочешь разыграть спектакль, малышка, тогда у тебя это получится.
Когда он проникает глубоко внутрь, с ревом погружаясь мне в горло, так что мое лицо плотно прижимается к его тазовой кости, я чувствую, как его член дергается. Тепло наполняет мое горло, когда он изливает туда свое семя, отмечая меня. Я проглатываю все это, не пропуская ни одной капли.
Звук того, что кто-то собирается пройти через цирковой шатер, заставляет его отступить назад и застегнуть молнию на брюках. Клоуны приходят на репетицию, а я вешу вниз головой, с моих губ капает его сперма, из глаз текут слезы, а вокруг рта слюна.
Клаб поднимает меня в вертикальное положение, и от прилива крови к телу у меня на мгновение кружится голова. Пока я прихожу в себя, он лезет в карман и достает носовой платок, прежде чем аккуратно вытереть слюну с моего лица. Он оставляет сперму. Когда он заканчивает приводить меня в порядок, то наклоняется и крепко целует меня, вызывая новый приступ желания.
Держу пари, что по твоим бедрам прямо сейчас стек бы сок, если бы не твоя одежда, шепчет он мне в губы. Не могу дождаться, когда попробую тебя на вкус, маленькая звездочка.
Он отступает назад и разворачивает меня.
Теперь вторая часть номера, говорит он, подходя к столу и беря нож, как ни в чем не бывало, но он тяжело дышит и его взгляд задерживается на мне, так что он не так равнодушен, как притворяется. Постарайся не поддаваться головокружению.
Я киваю, жалея, что у нас нет больше времени на игры.
Я сосредотачиваюсь на точке наверху шатра, чтобы унять головокружение, и только тогда понимаю, что раньше мы были не одни. Высоко на стропилах, сидит, поедающий ведро попкорна, Харт. Он тренировался и не уходил отсюда. Когда наши взгляды встречаются, он подмигивает, его улыбка такая широкая, что, должно быть, болят щеки.
Если мои трусики не промокли раньше, то сейчас они точно промокли.
Глава
21
Хотя доктор Луис говорит, что моя нога заживает, я все еще недостаточно здорова, чтобы помогать в каких-либо актах. Я больше не пользуюсь костылями, но теперь у меня на ноге только гипс, так что я вынуждена присутствовать на сегодняшнем шоу, наблюдая со стороны, как они поражают и ужасают. Чем дольше я здесь, тем больше во мне нарастает тьма.
Я уже не та Эмбер, которая пришла сюда много ночей назад. Я чувствую себя сильнее, увереннее, и внутри меня бушует этот ужасный голод, требующий освобождения. В этом есть что-то жестокое, порожденное смертью и болью. Я думала, что моя жажда мести умерла, когда я оставила тот дом позади, но я ошибалась. Это просто разожгло пламя, которое я сейчас раздуваю, вместо того чтобы убегать от него.
Я хочу этих людей, и я хочу это место, но это нечто большее.
Я хочу ответить цирку. Я хочу быть клинком во тьме. Я просто должна дать себе на это разрешение, и я сделала это, когда решила вернуться.
Словно наслаждаясь и понимая мое принятие того, кем я сейчас являюсь, цирк зовет меня. В отличие от прошлого раза, это не калечит меня. Вместо этого это пульсирует внутри меня, как биение сердца глубоко внутри, отдаваясь эхом в моем теле и душе. Постоянный гул становится громче, прося быть услышанным. Я смотрю на ребят во время выступления, гадая, чувствуют ли они то же самое, но они этого не замечают.
Это чувствую лишь я. Почему?
Отворачиваясь от яркого света, я отталкиваюсь от шеста, на который опиралась, и выныриваю из палатки. Снаружи, в пустой темноте, крики толпы кажутся далекими, и этот пульс только усиливается. Я сосредотачиваюсь на нем и начинаю двигаться. Каждый шаг заставляет мое сердце биться быстрее, и тепло разливается по мне, словно уверяя, что это правильный путь.
Я бреду по примятой траве, пытаясь сосредоточиться на зове, который уводит меня прочь от огней и толпы цирка к полям позади нас. Высокая трава колышется на ветру, луна высоко над нами, но не может пробиться сквозь темноту.
Зов затягивает меня глубже в траву, и я охотно иду, открываясь ему. Огни исчезают, и когда я оглядываюсь, я не вижу цирка и не слышу музыку, но я все еще иду. Трава касается меня, когда я бреду по ней.
Я не знаю, как долго я буду идти.
Внезапно высокая трава расступается, образуя небольшую поляну, где все стебли были безжалостно вытоптаны. Именно здесь я нахожу причину зова. Мое сердце сжимается, когда я смотрю, в карие глаза полных ужаса.
Это мальчик, ребенок, наполовину лежащий на примятом участке травы, как будто его тело не может двигаться, но, судя по следам за ним, ясно, что он пытался.