Пожалуйста, не возвращайся больше в тот лес.
Хорошо, папа. Я кладу свою руку поверх его, чтобы удержать его от поглаживания поврежденной кожи там.
Я не буду.
Глава 7
Лучи рассвета
проникает ко мне через окно, выходящее на пышную зелень рожкового дерева снаружи. При щелчке входной двери внизу я переворачиваюсь на другой бок, уставившись в белый потолок. Сегодня день уроков, а это значит, что папа вернется домой раньше обычного для занятий математикой и естественными науками. Было время, когда я с нетерпением ждала его уроков, но мои ежедневные исследования отвлекли мое любопытство в другое место.
Ладно, мальчик разбудил мое любопытство.
Мальчик, которого мне больше не разрешают видеть.
Я вытаскиваю подушку из-под головы и прижимаю ее к лицу, постанывая в приглушенный хлопок.
Мои мысли возвращаются к тому моменту, когда я видела его в последний раз. Его сильная линия подбородка. Его голубые глаза. Его губы. У мальчика не должно быть таких полных и симметричных губ, особенно таких запущенных и израненных. И его глаза не должны переносить тяжесть моря, удерживая бесконечную синеву неба.
Под одеялом из подушки я позволяю своим рукам скользить по своему горлу, представляя там его губы. Щекотка возбуждения пробегает по моему позвоночнику, и странное ощущение покалывает между бедер.
Здешние мальчики, безусловно, красивы и сильны, но в Шемть есть что-то такое, что меня завораживает.
Он испорчен шрамами. Немой. И гораздо более голодный, чем любой другой мальчик, которого я знаю. Но в нем есть выдержка. Тот, который позволяет ему ходить среди Бушующих и терпеть боль, оставляющую следы на его коже, скрытое любопытство, которое бесконечно меня интригует.
Наблюдать за тем, как он ест, должно быть, самое захватывающее, что я когда-либо видела его напряженная сосредоточенность, когда он держит фрукт в ладонях, как будто это его последняя трапеза. Сок, вытекающий из уголка его рта, когда он пожирает инжир, раскрывая его до мягкой мякоти, откуда он засасывает плод в рот, смакуя сладость языком.
Я откидываю голову назад, прислушиваясь к жалобным вздохам, эхом отдающимся в моей голове, как ветер в деревьях, которые он издает во время еды и которые напоминают мне благодарный стон.
Эти дразнящие мысли тянут мою руку вниз по животу, под простыни, пока я не достигаю вершины бедер. Дразнящая ласка моих пальцев по тонким хлопковым трусикам воспроизводит визуальные образы его полных губ,
зарывшихся там.
О, Боже.
Я отбрасываю подушку с лица и откидываюсь в сидячее положение, стена позади меня давит на мой позвоночник. Стыд заставляет меня подтягивать колени, сводя их вместе, как это обычно бывает в те несколько раз, когда мои руки блуждают там, и я заставляю себя искоренить грязные мысли в своей голове.
Около года назад я стащила книгу из библиотеки, не подозревая, что она носит эротический характер. Как только шок прошел, я погрузился в откровенные сексуальные сцены, почти увлекаясь, фантазируя о них во время работы по дому и перед тем, как заснуть. Любопытство побудило меня почитать больше этих книг, открыв мне глаза на то, о чем я никогда особо не задумывалась. Как мужчина может доставить удовольствие женщине. Как она могла одержимо жаждать его прикосновений в некоторых случаях. В конце концов я научилась тому, как мои пальцы могут воссоздавать эти ощущения, и в моменты, когда папы не было дома или он засыпал, я наслаждалась визуальными эффектами, запечатленными в моей голове.
Только когда папа наткнулся на одну из моих книг и изобразил смущение, увидев ее, я почувствовала какой-то уровень унижения после этого. С этого момента он стали настоящим виновником удовольствия.
Шестой.
В нем есть что то, что привлекает меня двойственность, которая меня очаровывает. Ему нужен кто-то, кто заботился бы о нем, нежно прикасался к нему и успокаивал его боль. В то же время в нем есть какая-то тьма, которая предупреждает меня держаться подальше.
Но я ничего не могу с этим поделать. Раненый мальчик поглотил мои мысли.
У меня есть четыре часа, чтобы закончить свои дела по дому и отправиться в путь. Северная сторона это двухчасовая прогулка, и я, черт возьми, собираюсь вернуться сегодня.
Обещаю я или нет, но я должна снова увидеть Шестого.
Эта радость
видеть другого человека неописуемо. Я весь день нахожусь рядом с другими. Дома, на рынке черт возьми, я прошла по меньшей мере мимо двух дюжин других людей по дороге в этот лес. Но по какой-то причине вид спины Шестого, когда он отворачивается от меня, заставляет меня чувствовать, что я годами застряла на другой планете, и он первый из моего вида, на которого я наткнулась.
Тсс! Я шепчу с улыбкой, но когда он поворачивается ко мне лицом, радость сменяется приступами отвращения.
Его губа рассечена, из пореза посередине идет кровь. На его скуле, под налитым кровью глазом, виднеется шишка цвета спелой сливы, придающая ему такой же нечеловеческий вид, как и Рейтер, которые расхаживают за ним. Мягкая голубизна его радужки скрыта за огромным зрачком, и я ахаю.
Шестой? Что с тобой случилось? Дрожь в моем голосе становится неожиданностью даже для меня. Жизнь с врачом, подверженным воздействию пациентов, приходящих и жалующихся на случайную рану или недомогание, сделала меня несколько нечувствительной к страданиям других. Страдания Шестого так сильно трогают мое сердце, что я сжимаю руки в кулаки при виде него.