Ты все еще не можешь сказать мне свое имя?
Он качает головой, отправляя в рот горсть ягод.
Не можешь или не хочешь?
Качает головой.
Ну, и что же это? Ты не будешь?
Когда он в третий раз качает головой, я начинаю думать, что он покровительствует мне.
Не можешь?
Затем он кивает.
Конечно, они должны как-то называть тебя там. Другие. У них есть имя для тебя?
Он снова кивает.
Что это?
Бросая плод на ладонь, он поднимает руки пять пальцев на одной, сломанный указательный на другой. Шесть. Он показывает последовательность цифр, которая кажется мне знакомой.
Номер у тебя на голове?
Он кивает и возвращается к поеданию припасенных фруктов.
Это слишком долго, чтобы запомнить. Я буду называть тебя просто Шестой.
Его сломанный палец привлекает мое внимание, то, как он благоволит к другим вокруг него, и я знаю, что это должно быть больно. Я просто подвернула лодыжку несколько месяцев назад и с трудом могла ходить.
Другие сделали это с твоим пальцем?
Он отводит руку от лица и сгибает палец, который начал чернеть и синеть, щурясь от несомненно болезненного движения. Он кивает.
Что это за больница, в которой ломают кости?
Они там врачи? Я осторожно задаю свои вопросы, не желая пугать его снова.
Его кивок рождает в моей голове еще больше запутанных мыслей. На которые, я знаю, мальчик не ответит. Возможно, если я правильно сформулирую вопрос, я смогу задать его папе, не вызывая у него подозрений.
Я обнаружила, что в моем сердце, как правило, мало места для сострадания или любви, но моя душа болит за этого мальчика.
Сколько тебе лет?
Закончив со своим фруктом, он смотрит на меня и тянется за пределы моего поля зрения. Тонкой веточкой он рисует на грязи единицу и девятку. Девятнадцать. Девятнадцатилетние парни по эту сторону стены большие, с мускулами и маленькими умишками, мечтающие о том дне, когда они смогут надеть черные костюмы и стать одними из Легиона. Некоторым всего шестнадцать, когда они отваживаются оказаться по ту сторону стены жизнерадостные, если не привилегированные, маленькие засранцы, которых больше никто никогда не увидит. Они время от времени маршируют по городу, как стадо трутней, и единственной отличительной чертой является их рост.
Звук горна заставляет вздрагивать мои мышцы.
Шестой вскакивает на ноги и, как и накануне, ныряет сквозь толпу Бушующих, оставляя после себя несколько фруктов.
Только на этот раз я не волнуюсь.
У меня такое чувство, что я увижу его завтра.
Глава 5
Жар заливает мое лицо,
и я поднимаю голову навстречу яркому солнцу. Смех Абеля смешивается со смехом моей сестры, когда они где-то играют вместе, но не перекрывает мелодичный звук пения моей матери. Я лежу на клумбе из оранжевых пустынных маков, в воздухе витает аромат прошедшего ливня. Я улыбаюсь, концентрируясь на тепле, которое покрывает мою кожу, и я могла бы остаться в этом месте навсегда.
Доносится мужской голос, и я сосредотачиваюсь на нем. Папа?
Это глубже. Чужой.
Смех моих братьев и сестер переходит
в крики. Пение моей матери превращается в пронзительный вопль.
Я резко открываю глаза.
Яркая лампа надо мной отбрасывает слепящий свет, который умоляет меня прикрыть лицо, но мысленное желание моей руки сделать это приводит меня в панику, когда я не могу пошевелиться. Я не могу поднять голову. Или полностью открыть глаза.
Свет тускнеет в тот самый момент, когда силуэт перемещается на периферию моего зрения, и я смотрю на темноволосого мужчину, который стоит надо мной с маской на лице. Не одна из тех страшных масок, которые носили солдаты. Белая маска, как у врача.
Ты не сможешь двигаться некоторое время. Он оттягивает маску ото рта и снимает резиновые перчатки с рук.
Тошнота скручивается у меня в животе, распространяется по всему животу, и меня подташнивает. Моя голова поворачивается ровно настолько, чтобы меня вырвало на смятую белую бумагу подо мной. Прозрачная жидкость вытекает при кашле, и пластиковый стаканчик подставляется под мою щеку, собирая следующую порцию, которая вылетает из моих губ.
Кислоты обжигают мне горло, и когда я снова наклоняю голову вперед, призрачные струйки слизи прилипают к моей щеке.
Маска возвращается на место, темноволосый надевает колпачок на пластиковый стаканчик и отставляет его в сторону, за пределы моего поля зрения.
Ты очень умная. Он обходит кровать и останавливается у тумбочки. До моего слуха доносится звук, похожий на непрерывный поток воды.
Именно тогда я замечаю, как пересохло у меня во рту, и я делаю резкий глоток, очищая липкую слюну в задней части горла, но кашляю.
К моим губам прикладывается предмет, похожий на трубочку, в котором я узнаю соломинку.
Пей, говорит он.
Прохладные жидкости это рай против колючего ожога, и я не перестаю прихлебывать, пока жидкость не прибывает слишком быстро, чтобы ее можно было проглотить, и я выплевываю фонтан воды при очередном кашле. Сигналы тревоги бьются в моей голове, когда я не могу сделать вдох. Снова моя голова откинута в сторону, пока я выпиваю небольшое количество жидкости, запирающей мои легкие. Я никогда не пила так много воды, не делясь ею со своими братьями и сестрами.