У иного на лице такое выражение всю дорогу, словно он в плацкартный по приговору суда попал. Но Елизару они были не страшны, – большинство пассажиров, как правило, оказывались на его стороне, в любых конфликтах. Умел Елизар вызвать к себе расположение…
– Все места заняты? – спросил Елизар и свойски подмигнул большеглазому парню, что помогал перетаскивать матрацы.
– Все, дорогой! – с готовностью ответил с верхней полки большеглазый, сияя круглой физиономией. – И на том берегу тоже все занято. Полный комплект. – Он имел в виду боковые места.
На одном из них сидел моложавый мужчина с крепким загорелым лицо?!, на другом старушка, что пострадала при раздаче белья. Старушка держала на коленях ведро с яблоками и глядела на проводника смешливыми узенькими глазками.
– Так – та-а-ак, – неопределенно протянул Елизар и окинул взглядом открытое купе, точно прицеливаясь, с кого начинать проверку.
Нижнюю скамью занимала уже знакомая Елизару женщина, что заходила в служебное отделение. Сейчас она улыбалась, извлекая из сумки какие-то пакеты. И раскладывала их вдоль окна на бумажной салфетке. Напротив сидел паренек лет восемнадцати, светловолосый, чем-то похожий на пассажирку. Из-под коротковатых зеленых брюк случайными яркими утюжками горбились кроссовки. Одно время их сотнями скупали на юге, где предприимчивые мастеровые наладили производство модной обуви, и оборотистые дельцы везли кроссовки в северные города, брали за них двойную цену. Елизар тоже ввязался было в эту путину, но прогорел. Ему вообще не очень везло. Он медленно созревал. Когда-а-а ему еще Магда внушала, что надо обратить внимание на кроссовки. Сама-то она их скупала чемоданами и, не напрягаясь, оптом сдавала перекупщикам. А вот Елизар никак не мог переломить себя, а когда переломил, спрос на кроссовки упал; завалили ими северные города. Едва свои деньги выручил Елизар, зарекся гнаться за модой, ну ее.
– Куда путь держим? – Елизар разложил на коленях брезентовую канцелярию.
– До конца, – охотно отозвалась женщина, протягивая билеты.
– Двое? – принял билеты Елизар.
– Да. Сын со мной… На побывке был. За хорошую службу отпустили.
– Ну, мамо, – смутился чему-то паренек и толкнул под скамью сверкающие чернью солдатские сапоги.
Елизар аккуратно уложил билеты в ячейку и поднял глаза на кавказского парня.
– Тоже до конца еду, – с готовностью ответил тот. – Чай будет?
– Все будет… А где твой товарищ?
– Чингиз? Убивать пошел себя.
– Не понял.
– Курит в тамбуре. А табак – яд! Он тоже едет до конца.
– Билеты есть?
– Конечно, начальник, – кавказец протянул Елизару два билета. – Хочешь, титан разожгу, помогу тебе.
– А можешь? – Елизар и так знал, что эти ребята все могут, – месяцами в поездах ошиваются, фрукты-овощи возят на рынок.
Довольный разрешением, парень резво соскочил с полки.
Елизар обернулся к боковым местам секции и улыбнулся.
– Что, старая, цела? Не помяли мешком-то?
– Цела-а-а, – поддержала бабка. – И ведро со мной. Что ему сделается, железное ить… Когда мы в Армавир пришлепаем?
– В Армавир… Тебе в Армавир надо было в другой вагон билеты брать.
– А что, мы его просемафорим? – встревожилась бабка. – Ах, батюшки, чего ж это она, кукла крашеная, кассир?
– Не в этом дело, бабка, – терпеливо пояснил Елизар. – Армавир-то мы встретим-проводим честь по чести. Только вагон наш прицепной, на него спрос большой у тех, кто далее Минвод едет. А тебе все одно как. Армавир-то до Минвод будет.
– Господи, напугал-то… Я и сама дале еду. В Армавире мне ведро отдать надо куме. Год держу. Сказывала, как поеду обратно – выкину ей ведро.
– Да, ценность большая.
– А то… цинковое ить. – Бабка хитро прищурила глазки.