Служить в поместье было неизмеримо легче: прекрасное жилье по сравнению с вонючей кожаной палаткой; отличное разнообразное питание; вполне приличное жалованье и даже медицинское обследование раз в полгода. Да ради такого стоило претерпеть и изнурительные тренировки, на которые был горазд изобретательный Евстафий. Тем более, по слухам, солдата после окончания службы оставляли жить в поместье и даже (но в это уже никто не верил) собирались платить как здоровому боеспособному гоплиту два обола в день. Поэтому конники у Евстафия служили не за страх, а за совесть. Как, впрочем, и пехота. Бобров свою маленькую армию холил и лелеял. Но и гонял в хвост и в гриву. Поэтому и к поручениям воины относились со всей ответственностью.
Рыбака Андрэ в поместье знали практически все. Знали и то, что он отказался переезжать из города, считая себя и свою семью в большей безопасности за городскими стенами. Правда, в последнее время он поменял свое мнение, похоже, под воздействием сына. Да и вообще, жизнь в богатом поместье нравилась ему все больше.
Вся кавалькада вместе с обозом вернулась минут через сорок. Бледного Андрэ потащили в медпункт на операционный стол. Прошка активно помогал. Плачущую жену внутрь не пустили. Как, впрочем, и Прошку. Старший из конников доложил Евстафию обстановку и отправился расседлывать лошадей. Прошка заявил, что он этого дела так не оставит.
Среди всеобщего расстройства и мельтешения Бобров совершенно позабыл о Нине Григорьевне, пока она не напомнила о себе сама. Нина Григорьевна появилась на публике, выйдя из своего закутка в непривычном для всех рабочем прикиде. На ней был аккуратный комбинезончик небесно-голубого цвета, такого же цвета шапочка, на шее болтался респиратор, а на лоб, вернее, на шапочку подняты круглые очки-консервы. Разговоры вокруг постепенно смолкли и все, кто в данный момент был поблизости, уставились на эту непривычную картинку. А у некоторых даже челюсть отвалилась. Но это в основном у тех, кто с Ниной Григорьевной познакомиться не успел. А уж о специфике ее работы вообще знали только несколько человек, которые, по понятной причине, болтать не собирались.
Нина Григорьевна заметила обращенное на нее пристальное внимание и засмущалась. Она вообще-то в поместье почти освоилась, запомнила в лицо и по именам основных действующих лиц, и даже выучила несколько греческих слов. Но такое внимание, направленное на ее особу ее не радовало. Она поманила Боброва пальцем, повернулась и скрылась в своей пристройке. Заинтригованный Бобров пошел следом.
За полчаса, что он там пробыл, Бобров удостоился краткой лекции на тему «правильная огранка залог коммерческого успеха». Прослушав этот материал в изложении Нины Григорьевны, Бобров понял только одно он ничего не знает и ему жутко повезло, что с ним согласилась работать такая женщина как Нина Григорьевна. Мало того, Бобров понял, что Юрка, исполненный апломба и самомнения, тоже ничего не знает как в плане необходимого оборудования, так и в сбыте готовой продукции. Бобров мысленно пообещал набить Смелкову всю морду за то, что тот вместо рядового огранщика, сам того не подозревая, откопал и подсунул ему начальника цеха огранки, который не просто вырос из рядового труженика, но и попутно окончил горный институт, приобретя специальность геммолога.
Только полученная в боях и походах закалка позволила Боброву выстоять под градом фактов, намеков и требований. В то же время его порадовали тем, что примерно половина представленного сырья является прекрасными ювелирными алмазами, достойными огранки и превращения в бриллианты. А услышав о предполагаемых ценах, Бобров целую минуту приходил в себя.
Нина Григорьевна, видя состояние Боброва, снисходительно улыбнулась и сказала:
Вот где-то так. Саша, вы не берите в голову то, что я вам наговорила. Я вовсе не собираюсь делать из вас геммолога. Я просто рассказала вам, как порой сложно не просто сделать из невзрачного камушка сверкающее чудо, достойное красоваться в короне королей, а увидеть в этом самом камушке будущий бриллиант. И скажу без ложной скромности, я такими способностями
Для нас неудачное. Смотри, Эллада является признанным центром Ойкумены.
Ну, заметил Бобров. Китай бы с тобой поспорил. Ну да ладно. Все равно это слишком далеко.
Златка не обратила внимания на его реплику.
В Афинах и в Пелле сейчас сосредоточена масса всякого барахла. Александр Филиппович в походе, давай будем называть вещи своими именами, ограбил все богатые города и царства. Так вот, вся огромная добыча стекается в Элладу. Что царская, что отдельных фалангистов или гетайров. Поэтому, сам же говорил, предложение уже превышает спрос. И так будет не один год, пока Александр не дойдет до крайней восточной точки своей империи, а потом не вернется в Вавилон. Сколько, говоришь, ему еще отпущено?
Говорят, около десяти лет, неохотно сказал Бобров.
Вот видишь. Десять лет. А все греческие колонии Средиземноморья и Причерноморья связаны со своими метрополиями. И купцы повезут товары из столиц и метрополий в колонии. А так как товары эти не для широкой публики, то и спрос на них будет ограниченным. Ну и цены соответствующие. Так что нам, с нашим дорогим, но непривычным товаром там делать нечего. Если же выйти за пределы эллинского мира, то там народ вообще безденежный.