Студию заполнила тишина, и я чувствую, как она растекается по всему Панему. Целая нация приникла к экранам. Никто прежде не говорил о том, каково это быть трибутом.
И ты цепляешься за это желание, как за последнее, что у тебя осталось своего, продолжает Пит. В ту последнюю ночь мое желание было спасти Китнисс. Я не знал о повстанцах, но чувствовал что-то не так. Все чересчур запуталось. Я жалел, что не убежал с ней днем, как она предлагала. Но в тот момент это было невозможно.
Ты был слишком увлечен идеей Бити пустить электричество в соленое озеро.
Слишком увлечен игрой в союзники. Никогда себе не прощу, что позволил им нас разлучить! Тогда-то я ее и потерял.
Когда ты остался у Дерева молний, а Китнисс с Джоанной Мэйсон понесли катушку проволоки к озеру, уточняет Цезарь.
Я не хотел оставаться! Пит даже покраснел от волнения. Но если бы я стал спорить с Бити, он бы догадался, что мы решили разорвать союз. А как перерезали провод, там такое началось Всего и не упомнишь. Я пытался ее найти. Видел, как Брут убил Рубаку. Я сам убил Брута. Китнисс звала меня. Потом молния ударила в дерево, и силовое поле вокруг арены лопнуло.
Его взорвала Китнисс, говорит Цезарь. Ты видел запись.
Она сама не понимала, что делает, огрызается Пит. Никто из нас не знал планов Бити. Китнисс просто пыталась избавиться от провода.
Что ж, может быть, уступает Цезарь. Но выглядит это подозрительно. Как будто она с самого начала была в сговоре с мятежниками.
Внезапно Пит вскакивает, нависает над Цезарем и впивается пальцами в подлокотники его кресла.
Подозрительно? А что Джоанна едва ее не убила это как? Тоже часть заговора? Или, может быть, Китнисс хотела, чтобы ее парализовало током? Или чтобы планолеты разбомбили наш дистрикт? Пит уже кричит. Она не знала, Цезарь! Никто ничего не знал. Мы только старались спасти друг другу жизнь!
Цезарь кладет руку на грудь Пита то ли желая успокоить, то ли пытаясь защититься.
Ладно, ладно, Пит, я тебе верю.
Хорошо.
Пит выпрямляется и запускает пальцы в волосы, приводя в беспорядок тщательно уложенные светлые локоны. Смущенно садится в свое кресло.
Какое-то время Цезарь молча изучает Пита.
А как насчет вашего ментора, Хеймитча Эбернети?
Взгляд Пита становится жестким.
Понятия не имею, что знал Хеймитч.
Как думаешь, он замешан в заговоре?
Хеймитч никогда не говорил на эту тему.
Что подсказывает тебе сердце? не унимается Цезарь.
Что Хеймитчу не следовало доверять. Ничего больше.
Я не видела Хеймитча с тех пор, как расцарапала ему лицо в планолете. По слухам, ему тут нелегко. В Тринадцатом дистрикте производство и потребление опьяняющих напитков строго запрещено. Медицинский спирт в госпитале держат под замком. Волей-неволей приходится быть трезвенником, и даже никакой самодельной бурды не купишь для облегчения страданий. Хеймитча держат в изоляции, пока он не просохнет настолько, чтобы его можно было предъявить публике. Жестоко, но так ему и надо, обманщику. Надеюсь, он сейчас смотрит передачу и видит, что Пит в нем тоже разочаровался.
Цезарь хлопает Пита по плечу:
Если хочешь, мы можем сейчас закончить.
Пит криво усмехается:
Что мы еще должны обсудить?
Ну, вообще-то я собирался спросить, что ты думаешь о разгоревшейся войне, но ты, кажется, слишком взволнован
Я отвечу. Пит делает глубокий вдох и смотрит прямо в камеру. Я хочу, чтобы все, кто меня сейчас видит, неважно, на чьей вы стороне Капитолия или повстанцев, задумались на минуту, к чему приведет эта война. Мы едва не вымерли во время предыдущей. Теперь нас меньше. Наше положение еще более шаткое. Так чего же мы хотим? Истребить человечество? В надежде что на дымящихся руинах нашей цивилизации поселится другой, более разумный вид?
Я не не совсем понимаю
Нам нельзя воевать друг с другом, Цезарь. Нас и без того слишком мало. Если мы все не сложим оружие и притом немедля, человечеству конец.
То есть ты призываешь к перемирию?
Да. Я призываю к перемирию, устало повторяет Пит. А теперь пусть охрана отведет меня обратно, и я построю еще сотню карточных домиков.
Цезарь поворачивается к камере:
Что ж, на этом специальный выпуск завершен, мы возвращаемся к нашему обычному вещанию.
Звучит финальная музыка, затем дикторша зачитывает список товаров, нехватка которых ожидается в ближайшее время: свежие фрукты, солнечные батареи, мыло. Я не отрываюсь от экрана, будто меня это страшно интересует, знаю все ждут моей реакции. А как тут реагировать, когда я сама не понимаю, что чувствую. Пит жив и здоров! И он защищает меня перед Капитолием. А сам, похоже, с ним сотрудничает, раз призывает к перемирию. Да, конечно, он говорил так, будто осуждает обе стороны, но сейчас, пока преимущества у повстанцев столь незначительны, перемирие может означать только одно все станет как прежде. Или хуже.
За спиной слышатся обвинения в адрес Пита. «Предатель», «лгун», «враг». Слова мячиками отскакивают от стен. Я не могу возразить и согласиться тоже не могу. Поэтому решаю просто уйти. Едва я достигаю двери, как над общим ропотом возвышается голос Койн: